И вот из мрака тёмных времен в Европу, изящно пританцовывая, ворвался задорный юноша по имени Ренессанс, легко и элегантно смахнув в небытие тьму средневековья с её неистребимым налётом затхлости, а потом, озарив царившую вокруг унылую серость игривыми красками Боттичелли, вдруг открыл изумлённому миру блистательную красоту истинного искусства. И именно тогда Рафаэль, Леонардо и иже с ними стали вдохновенно творить свои нетленные шедевры, являя на свет божий вместо каких-то угловатых уродцев (уж таков был до них стиль живописи средних веков) по-настоящему высокохудожественные произведения, превзойти которые никто за прошедшие пять веков так и не сумел (а теперь и вряд ли когда сумеет).
Но при этом тот же Леонардо, вместо того, чтобы одними лишь живописью-скульптурой ограничится, начал ещё и очень деятельно изобретать, сотворив, в том числе, и колесцовый замок к огнестрельному оружию. Данное изобретение пришлось, что называется «ко двору», поскольку теперь из оснащённого новым замком ствола можно было тщательно прицелиться и не спеша выстрелить, действуя при этом одним лишь лёгким нажатием пальца, столь легко сводя на нет многовековые достижения рыцарства.
А поначалу всё так хорошо складывалось…
Ведь созданный к началу шестнадцатого века латный доспех (его ещё называют «максимилиановским» по имени императора Максимилиана) по праву считался настоящим шедевром, творчески аккумулировав в себе несколько тысячелетий опыта по созданию защиты человеческого тела от холодного оружия. Причём реализован этот опыт был настолько успешно, что теперь тот, кто мог позволить себе иметь столь совершенные латы, вполне мог ощущать в них своё полнейшее превосходство над окружающими, будучи как на турнире, так и на самом жёстком поле брани, где он чувствовал себя достаточно комфортно, ибо по отношению к тем, кто такой брони не имел, являлся почти что неуязвимым.
И вот для того, чтобы с этим как-то бороться, противопоставив новой суперброне нечто достойное в клинковом плане, очередной модернизации подвергся меч. Причём в данном случае, это было единственно правильным решением, поскольку готический меч будучи (как мы помним из нашей предыдущей статьи) мечом и без того предназначенным исключительно для пробивания доспехов, со своей задачей пробития доспеха высшего класса, да ещё и состоящего из сегментов, изогнутых для соскальзывания и покрытых рёбрами жесткости, уже никак не справлялся.
Здесь требовалось нечто иное, и оно было найдено!
Идея заключалась в том, чтобы взять тот же готический меч, насколько это возможно, его удлинить, с сохранением прочности, и (что особенно важно!) без увеличения веса, поскольку работать им предполагалось сидя верхом, а значит, лишь одной рукой. В результате, меч сделали тонким (в самом толстом месте 2 – 3 см), но при этом очень крепким из-за четырехугольного (а то и шестиугольного) сечения. Плюс долы на гранях, значительно повышающие прочностные свойства оружия и уменьшающие его вес.
Рубить им даже и не пытались. Впрочем, теперь это было уже и совершенно излишне, потому как прорубить клинком максимилиановский доспех было делом абсолютно невозможным, ибо алебардой и то не всегда получалось. Зато несясь на скаку, можно было вытянуть руку с зажатым в ней удлинённым гранённым пробойником размером, эдак, до полутора метров, и умеючи направить его в противника, имея при этом реальный шанс, что острие угодит в какое-либо сочленение, раздвигая своими негнущимися жёсткими гранями щель между пластинами, где оно и доберется до укрытой за ними человеческой плоти. Ну, а ежели повезёт, и угол атаки при этом будет прямым, а рёбра жёсткости лат останутся чуть в стороне, то там, глядишь, остриё с разгона может даже пробить кирасу. Лишь бы при этом рука клинок крепко держала и от удара на излом не пошла. При этом, поскольку рукоять была двуручной (то бишь, длинной), в случае чего её можно было взять и двумя руками, или даже зажать подмышкой, используя этот меч как, пусть и небольшое, но при этом очень крепкое и неломающееся копьё.
Немцы назвали новый меч без всякого романтизма «протыкателем брони», что на германском наречии звучит как «панцерштекер». Французы же, хотя и дали ему прозаическое название «толкать», всё же в силу своей фонетики произносили его куда благозвучней. И именно поэтому франкозвучащее (и не лишенное романтизма) название ЭСТОК, и ввело в историю вооружений данный меч в качестве клинкового оружия, специализированного для пропарывания доспехов.
Эсток оказался более чем востребован, и, несмотря на свою заоблачную стоимость (раз в шесть больше обычного меча), начал успешно завоевывать для себя батальные позиции, составив серьёзную угрозу шедевральным латам нового поколения.
Но… не будем забывать про изобретение гениального Леонардо да Винчи. И хотя колесцовый замок был достаточной редкостью из-за своей сложности и дороговизны конструкции, сделанные по его подобию (в том смысле, что тоже со спусковой скобой), пусть гораздо менее надёжные, но уже вполне доступные фитильные замки, хоть и с осечками, но при этом удручающе массово стали воспламенять заряды в стволах аркебуз, все чаще и чаще появлявшихся в руках солдат на полях европейских сражений. В результате, тот свинцовый ливень, который теперь изливался из ружейных стволов на всех мало-мальски приличных баталиях, вскоре напрочь «смыл» лучший в мире рыцарский доспех, окончательно похоронив рыцарство как воинскую силу, да и вообще очень быстро навязав всему человечеству совершенно новые условия ведения боевых действий.
И вот расстрелянное залпами аркебуз рыцарство кануло в Лету, но поскольку «свято место пусто не бывает», роль исчезнувшей тяжеловооружённой конницы вскоре заняли кавалеристы новой формации. Это были рейтары. И хотя название их происходило от того же слова, что и рыцарь «Reiter», рыцарями они уже никак не являлись, ни по духу, ни по вооружению.
Про их дух (по сути наёмников) говорить здесь не будем, а вот касательно защитного рейтарского доспеха отметим, что он был гораздо проще рыцарского и закрывал всего от половины до двух третей поверхности тела (например, на ногах были только набедренники с наколенниками). Рейтарский шлем был открытым, с козырьком вместо забрала, а вести бой новые кавалеристы, совершенно не по-рыцарски, предпочитали с помощью седельных пистолетов (каждое размером с небольшое ружьецо), научившись ими более-менее прицельно стрелять с коня, что для тех времён являлось достаточно непростым искусством.
При этом благородному мечу рейтарами отводилась роль сугубо вспомогательная, и поскольку новый вид войск был чисто германским изобретением, то и название «меч рейтара» было по-немецки звучное, воспринимаемое прямо-таки как команда. Он назывался «райтшверт». Клинок райтшверта имел лезвия, которыми, при желании, вполне можно было бы даже и рубануть. Можно, но, правда, заведомо безрезультатно, поскольку баланс меча был заметно смещён к рукояти, вследствие её утяжеления из-за навороченной гарды. Причём последнее было делом уже абсолютно необходимым, так как стрельба (и, соответственно, перезарядка) требовали от рейтара сноровистой работы пальцами, тем самым обуславливая отсутствие латной перчатки, а руку в бою защищать было всё равно нужно…
Как мы уже отмечали, рейтары были инновацией сугубо германской. Но примерно в это же время, южнее Германии, возникло ещё одно новаторство в области европейской кавалерии. Так уж получилось, что османская экспансия, продвигаясь вглубь Европы (даже Вену штурмовали), вплотную приблизилась к Венгрии, и поскольку мадьяры, прожив уже почти что целое тысячелетие в Европе, в душе так и оставались вольными евразийскими степняками, то противостоять османам они стали в привычной для себя манере. То есть, верхом и с клинком в руке. А поскольку в руках у турок были великолепные сабли, то венгры, то ли памятуя о своих былых успехах с палашами-протосаблями в приснопамятные времена аварского каганата и Карла Великого, то ли вспомнив о лихих конных сечах ещё «в той», неевропейской, степи, преимуществами сабель прониклись чрезвычайно быстро, и вскоре ими поголовно перевооружились, отставив прямые мечи в сторону.
И это у них получилось, не то чтобы стихийно, но практически без напруги, поскольку восточные сабли мадьярами были восприняты почти что как родные. Как будто и не было тысячелетия жизни в Европе с её прямыми мечами и доминированием колющей традиции ведения боя…
Причём сроднились венгры с саблями настолько плотно, что вскоре даже родилась самая настоящая венгерская система сабельного боя (это там, где стойка с клинком лезвием кверху). Ну, а новое оружие, новая система боя, естественно, просто не могли не породить новый вид войск. И это были гусары. Пусть пока ещё «не те», но всё равно уже очень красивые и самобытные.
Изначально венгерские гусары были чем-то наподобие народного ополчения, набираемого по одному от 20 домов (húsz по-венгерски), поэтому лат они, как таковых, не носили, ибо для ополченцев это было откровенно дороговато. При этом защитные свойства в их обмундировании успешно выполняли… нашитые витые шнуры на одежде, впоследствии ставшие элементом венгерского национального костюма (кстати, весьма красивого).
Вооружены же гусары были саблей, иногда клевцом (остроконечный молот для пробивания доспехов), и щитом. Причём гусарский щит имел необычную форму, вытягиваясь левым верхним краем кверху, поскольку так он более оптимально закрывал всадника. Иногда вытянутый верх щита, следуя странноватой (на наш взгляд) турецкой моде, украшался перьями.
Надо сказать, что воевали гусары доблестно, и Венгрию от османов успешно отстояли, причём, не в последнюю очередь, благодаря виртуозному использованию сабель, и, соответственно, рубящей традиции ведения боя. Но несмотря на это, в общеевропейском масштабе венгерская сабля поначалу себя никак не проявила, поскольку сколько её, той Венгрии, по сравнению со всей Европой…
Поэтому, для того чтобы сабля смогла стать сколь заметной на европейском континенте, как минимум, требовалось её массовое применение в каком-либо государстве, являвшемся в то время одним из европейских лидеров. И такая держава нашлась! Это была раскинувшаяся «от моря до моря» Речь Посполитая. Страна, надо сказать, хотя и славянская, но, тем не менее, в боевом плане сугубо «лыцарская» и следовавшая в русле европейской боевой традиции.
И так уж получилось, что в 1576 году «крулем ляхов», то бишь, королем Польши, стал этнический венгр Стефан Баторий. Человек он был весьма живой и инициативный, вследствие чего, после его воцарения, по всей Речи Посполитой среди знати началась мода на всё венгерское, в том числе и на сабли. И вскоре вся польская шляхта, которая испокон веков исповедовала «лыцарскую» традицию и всегда «опоясывалась мечом» (один из рыцарских ритуалов), следуя новой королевской моде повесила на свои шляхетские пояса сабли, верноподданнически назвав их по имени короля «батуровками».
А поскольку клинки у шляхты никогда от безделья в ножнах не ржавели, то испытать их в деле ей особого труда не составило. Результаты испытаний шляхте понравились. Кроме того, в явно положительной комплиментарности к сабле, по всей видимости, оказался повинен и славянский менталитет поляков, которые пусть к «евразийству» особо и не стремились, но в то же время были ему не так уж и чужды.
Как бы там ни было, но очень быстро именно сабля стала частью шляхетской субкультуры, прочно и безоговорочно вытеснив из неё меч. Даже появилась поговорка, что у настоящего шляхтича: «конь – турок, холоп – мазурок, шапка – магерка (головной убор в виде колпака), а сабля — венгерка».
Причём сабля настолько прочно вошла в польский быт, что теперь, по прошествии веков, именно сабля, а не меч (или, тем более, шпага), органично гармонирует с расшитым шнурами польским жупаном, короткой стрижкой «под горшок» и длинными усами шляхтича Речи Посполитой. Мало того, в противовес венгерской сабельной манере боя, поляки тоже породили свой собственный стиль, называемой ими «крестовой», где удары и передвижения в пространстве происходили по крестовым траекториям. Это был самый настоящий культ «боевого креста», когда даже младенцев несли крестить в церковь положенными на скрещённые между собой сабли. Так что сабли в Речи Посполитой, точно также, как и ранее в Венгрии, тоже были восприняты как родные.
Ну, а раз воспринято и творчески адаптировано новаторское оружие, то обязательно должен быть и род войск его носящий. В результате, в Польше появились гусары. Но это были уже совсем не те гусары, которые ранее были в Венгрии. Собственно, от венгерских прародителей польские «хузары», кроме, собственно, сабель, унаследовали лишь название (переиначив его на свой лад) и мадьярскую традицию украшения верхней, выходящей за спину части щита, перьями.
При этом поляки, поскольку время щитов уже закончилось, а перья за спиной носить всё равно хотелось, в этом «пернатом вопросе» пошли дальше венгров, прикрепив к спине два самых настоящих крыла, которые (по мнению ляхов) делали их похожими на сарматов. Нелишне напомнить, что в те времена в Польше существовала самая настоящая мода на сарматизм (бывает и такое), что уже само по себе было достаточно удивительным, поскольку именно поляки, с точки зрения этногенеза, к сарматам никого отношения никогда не имели.
Но раз хотели быть похожими, то и были. Доспехи же хузары применяли, по сути, рейтарские. То есть достаточно надёжные и без излишеств (если не считать таковыми крылья за спиной). Впрочем, существует такое мнение, что трепещущие и издающие угрожающий шелест при атаке перья на хузарских крыльях оказывали деморализующее воздействие на противника, вводя его в панику, заодно с этим служа надёжной защитой от сабельных ударов со стороны спины.
Но вот что интересно. Несмотря на то, что доспехи были рейтарские, манера боя, да и вооружение хузар, от рейтар существенно отличались. Рейтары, они предпочитали больше из пистолетов пострелять на расстоянии, не особо стремясь сблизиться с противником в рукопашной, а вот хузары наоборот. Сабельная атака для них это было именно то! Любили они это дело и, надо отдать им должное, хорошо с ним справлялись. Но при этом сказать, что главенствующей для них была рубящая манера боя, всё же нельзя, ибо колоть клинковым оружием они всё же кололи, и это были не сабли.
Саблями хузары от души рубились, а вот кололись они… эстоками! Ну, если быть до конца откровенными, почти эстоками, потому как назывались эти «протыкатели доспехов» КОНЧАРами, отличаясь от классических западноевропейских «панцерштекеров» конструкциями рукоятей, которые у поляков (кстати, и у венгров тоже) были сабельного типа и предназначались исключительно для работы одной рукой. И это было вполне логично, потому как рубаки-сабельники: во-первых, имели достаточно разработанные и потому сильные руки (вспомните тренировки с маховыми движениями), а во-вторых, тем самым они ощущали в ладонях вполне привычное для себя оружие и потому чувствовали себя с ним достаточно комфортно.
То есть крылатый хузар имел при себе сразу два клинка, из которых один всегда носил слева на бедре, а второй притороченным справа от седла. Ничего не напоминает? А давайте вспомним византийских воинов времен эпохи каролингов, когда появились первые даже не сабли, а ещё протосабли. Ведь именно тогда ромейские кавалеристы стали носить при себе сразу два клинка: протосаблю под названием «парамерион» горизонтально, и рядом, на перевязи, вертикально прямой меч «спатеон».
Мы тогда ещё отметили, что вот он, такой стык двух культур и двух стратегий ведения боя, и в случае с Польшей мы имеем дело с тем же самым явлением. Страна, географически стоящая на стыке западноевропейской и евразийской традиций, да ещё и со славянским населением, обязательно должна была иметь этакую «колюще-рубящую» своеобразность, вот она её и имела. Здесь был и Восток с её сугубо восточной саблей, и Запад со своим суперколющим оружием. Кстати, название данного меча до сих пор является предметом дискуссий, поскольку считается, что оно происходит или от тюркского «хаджар» – кинжал (что, на наш взгляд, маловероятно), или от славянского слова «кончать» (в смысле, приканчивать противника).
Отметим, что великолепные крылатые хузары с их саблями и кончарами Речь Посполитую, после того как она в Смутные времена решила подмять под себя Россию (а было и такое), всё же полностью победоносной не сделали, и польские оккупанты, гонимые русскими и казачьими саблями тогда Русь покинули, чтобы аж через пару веков вернуться в неё с оружием в руках в составе многонациональной армии Наполеона. Но об этом потом.
Пока же отметим, что на Руси в те (позднесредневековые) времена по стратегии боя выбор окончательно и бесповоротно был сделан в сторону рубящей. Да что говорить, если даже стрельцы (этакий русифицированный аналог мушкетёров), будучи войском исключительно ПЕШИМ, носили при себе сабли и считали это само собой разумеющимся. Мало того, являясь стрелками из пищалей (оружия достаточно увесистого), они свои стволы при стрельбе всегда опирали на подпорки. Только вот в отличии от западноевропейских мушкетёров, применявших для этого подсошники (опорную палку с вилкой на конце), стрельцы для опоры использовали бердыши. Этакий чисто русский вариант уменьшенной алебарды, опираясь на которую сначала можно выстрелить, а потом, отбросив разряженный ствол, взять топорище двумя руками и порубать кого угодно, потому как против луноподобного лезвия бердыша размером более чем с полметра устоять невозможно.
Коллеги же русских стрельцов из западноевропейских стран, как мы все преотлично знаем из романов Александра Дюма, орудовали шпагами. Вот тут мы и подходим к самому интересному. Дело в том, что понятие «шпага», с которым у нас ассоциируется целая «мушкетёрская» эпоха, на самом деле… просто не существует. Да, да… увы… Понимаю всю жёсткость разочарования, но это именно так. Не было в Европе шпаг, поскольку их придумали в… России, в которой, кстати говоря, в романтичную эпоху галантных и благородных мушкетёров этих самых шпаг, практически (за исключением полков иноземного строя) никогда и не применяли.
Понимаю, что сказанное звучит крайне странно, но давайте обо всём по порядку.
Однажды в Испании (как известно, по праву гордящейся своим великолепным оружием и воинской традицией) как-то раз решили придумать оружие мирного времени (сейчас бы его назвали «гражданского образца»). Для этого взяли самое прогрессивное для того времени холодное оружие, каковым тогда считался «эсток», и уменьшили его до нормальных размеров, пригодных для комфортного ежедневного ношения. Панцирь им было, конечно, уже никак не пробить, а вот пропороть грабителя, хулигана или же соперника на дуэли, можно было легко и непринуждённо.
Новое оружие без всяких затей назвали «меч для костюма», что по-испански звучит как «эспада роперас». И поскольку слово «эспада», то бишь, «меч», и так было очевидно (а что же ещё?), то в обществе укрепилась вторая часть названия, со временем трансформировавшаяся в РАПИРУ.
Вскоре рапиры стали очень популярны среди гражданского (то бишь, невоенного) населения, по сути, став для последующих потомков символом той эпохи. Это было очень изящное, лёгкое и отлично сбалансированное оружие, фехтовать которым было одно удовольствие. Оно имело ромбическое или треугольное сечение, со временем обзавелось чашеобразным эфесом, и именно оно ассоциируется в нашем сознании с благородным обликом мушкетёра. И мало кто знает, что эта ассоциация никак не соответствует действительности, поскольку мушкетёры, как люди военные, гражданские «мечи для костюма», находясь при исполнении, никогда не носили.
Дело в том, что в те годы самое понятие «меч для костюма» подразумевало оружие невоенное, поскольку «меч для не костюма» автоматически считался «мечом для доспехов», или просто мечом, каковым он незатейливо и именовался. По-французски это было «эпе» (épée), по-испански (espada), по-итальянски просто «спада» без «э» (spada), по-немецки «шверт» (Schwert), и по-английски «сворд» (Sword). При этом каждый меч, что важно, при сохранении общего безликого названия (меч, да и всё тут!) всегда адекватно соответствовал своей эпохе, и в конце шестнадцатого, начале семнадцатого века имел двулезвийный клинок, которым можно было наносить режущие удары и, при желании, даже срубить ветку (нетолстую). При этом его характерной особенностью был навороченный эфес, более-менее надёжно (в отсутствии рыцарской перчатки) защищающий руку.
О том, как в реальности выглядел этот меч «не роперас», достаточно сносное представление дают иллюстрации к бессмертному творению Дюма «Три мушкетёра»
Согласитесь, что те солидные клинки, которые на рисунке находятся в руках мушкетёров, это отнюдь не те заострённые прутики с чашечками, к которым нас приучил кинематограф.
В Россию этот «военный меч» (назовём его так) попал через Речь Посполитую, где польское «пшикание» добавило к слову «спада» букву «ш». Получилась «шпада». Ну, а там, где произносится «шпада», там русское произношение само по себе трансформирует «д» в «г». Вот она «шпага» и появилась. Причём только у нас в России.
А дальше свою роль сыграли прекрасные произведения Александра Дюма, в результате которой типично русское наименование «шпага» окуталось ореолом романтизма и даже (даже!) стало иметь чёткую временную атрибуцию. При этом наименование «рапира» у нас практически не произносят (разве что за исключением спортсменов и профессионалов–оружиеведов), хотя именно её мы постоянно и наблюдаем во всех «мушкетёрских» фильмах, восхищаясь виртуозностью по её владению.
Впрочем, на то мы и Россия, чтобы всегда иметь свой собственный и неповторимый путь.
Возвращаясь же в ту прекрасную эпоху, когда на европейских камзолах с гофрированными и кружевными воротниками появились «эспада роперас», а на боевых мечах вычурные защитные гарды, и когда немецкие рейтары методично расстреляли из кавалерийских пистолетов остатки рыцарства, мы отмечаем, что в Диком поле, занимающем юг нашей необъятной Родины, именно тогда окрепло и вышло на политическую арену казачество.
Мы не будем здесь рассказывать историю славного донского казачества, честь принадлежать к которому мы имеем (чем, по праву, и гордимся!). Отметим лишь только то, что в пике своего расцвета донские казаки смогли самостоятельно отбить от турок город Азов, а потом удерживать его против сорокавосьмикратно превосходящего их противника, и при этом суметь выстоять! А в своих морских походах казаки и вовсе хаживали в самое сердце Блистательной порты, где, с прищуром глядя на крепостные стены Константинополя, профессионально прикидывали расклад сил и средств, необходимых для их успешного штурма. Так… на всякий случай…
Согласитесь, в одиночку на равных воевать с величайшей в мире империей, да ещё и воевать так, что казачьи сабли засверкали даже в пригородах Стамбула, это кое-что да значит!
Причём засверкали именно сабли, поскольку стратегия боя была одна. И только рубящая!
Поясним это короткой цитатой из наших предыдущих работ: «казак в Диком поле – это не мушкетёр на Елисейских полях». То есть, это там, где-то в Европах, с их рыцарскими и дуэльными кодексами, был возможен состязательный бой «один на один». У нас же, в донской степи, почему-то всегда получалось так, что один (или в меньшинстве) был казак, а всевозможных ворогов, как правило азиатско-кочевнического толка, зачастую была целая орда. То есть, очень и очень много. Причём не каких-нибудь мирных декхан или чабанов, по случаю взявших в руки оружие, а воинственно настроенных нукеров, абреков, джигитов и прочих профессиональных воинов. Вот и скажите, можно в таких условиях победить, сосредоточившись на поединке с одним из них? Да ясное дело, что нет! Здесь нужно наоборот, суметь поразить сразу многих, да при этом ещё и умудриться увернуться от их клинков. Причём клинков весьма добротных, и находящихся в руках прирождённых воинов.
И вот именно отсюда и присущая казакам круговая манера боя, и (кстати говоря) широкоамплитудные удары боя рукопашного, проводимого без оружия. Который, сразу же отметим, мы вскоре планируем осветить на страницах нашего замечательного журнала.
Возвращаясь же к клинковому оружию, каковым воевали казаки во времена Дикого поля, можно уверенно заявить, что оно ничем от оружия их неприятелей не отличалось. Мало того, зачастую оно вообще было трофейным. Да и вообще, изготовлялось ли в казачьих городках (так раньше на Дону станицы назывались) во времена Дикого поля клинковое оружие, вопрос очень и очень спорный. И по любому, если где оно и изготовлялось, то в небольших количествах, и без какой-либо претензии к созданию чего-то уникального. Да и, положив руку на сердце, оно при этом не столько изготовлялось, сколько ремонтировалось.
Конечно, хотелось бы, чтобы оно было иначе, но… не было такого.
Да и, откровенно говоря, к чему было казакам особо заморачиваться, когда можно было в походе добыть весьма даже приличную саблю, к примеру, из той же дамасской стали. Или на средства, заработанные кровью и потом в этом же самом походе, взять, да и честь-по чести купить ту же саблю на базаре в Азове, или даже в Черкасске, где восточные купцы были далеко не редкостью.
Потому мифы о древнем казачьем всесокрушающем оружии мы никак поддерживать не будем, считая, что это только принижает воинскую славу наших и без того доблестных предков, заслуженно прослывших одними из лучших воинов мира. А вот про казачье боевое искусство, в следующих номерах журнала с удовольствием расскажем.
Так что, до новых встреч!
Владимир Ерашов,
станица Старочеркасская Всевеликого войска Донского,
Россия