Ерашов Владимир Алексеевич,
станица Старочеркасская, Россия
Продолжая освещать казачье боевое искусство на страницах нашего замечательного издания, мы так или иначе, но обязательно должны коснуться таких вещей как «кинжал бебут» и так называемый «нож пластуна», которые в настоящее время находятся у всех на слуху, устойчиво ассоциируясь с такими, безусловно казачьими, элементами вооружения как шашка и нагайка.
Но ассоциация эта, увы, мнимая… И вот для того, чтобы понять, как же оно было на самом деле, нам нужно отделить «зёрна от плевел», чётко показав, где она историческая правда, а где современный вымысел.
Начнём с кинжала БЕБУТ. Да, действительно, такой кинжал существовал. Происхождение он имел, как можно уверенно предположить, скифо-персидское, попав из Персии на Кавказ, где он постепенно и прижился, находясь в тени у безусловно доминировавшего среди кавказских народов прямого кинжала КАМА (в этой статье он рассматриваться не будет).
И если кама это, по сути, мало изменившийся за прошедшие тысячелетия скифский акинак (все изменения произошли в повышении качества стали и в придании оружию восточного дизайна), то бебут – это тот же самый акинак, но только уже искривлённый. Причём искривленный самым оптимальнейшим образом, с учётом достигнутого восточной цивилизацией многовекового «сабельного» опыта.
Но пока давайте поговорим о названии.
Сразу спешу разочаровать поклонников французской культуры (к которым и сам отношусь), что несмотря на мнимо франкофонное звучание (как же! «бебУт», так и веет Францией…), ничего связанного с языком Дюма и Мопассана в этом сугубо азиатском оружии нет. При этом ударение в нём падает на первый слог, а не на последний как у французов, и означает оно что-то наподобие «у бедра». По одной из версий подобного названия является то, что если в пешем строю бебут, в соответствии с восточно-кинжальной традицией, носился на поясе спереди, то садясь в седло воин мог легко передвинуть его влево к бедру, что при езде верхом иногда имело свои преимущества. Кстати, при этом так и напрашивается аналогия с византийцами и их протосаблей «парамерион» (см. статью в августовском номере прошлого года), который тоже скрывал в своём названии способ ношения у бедра, и носился ромеями вместе с прямым мечом спата. Там – на боку прамеририон со спатой, а здесь бебут с саблей или с шашкой, поскольку при сдвижке на поясе кинжала к левому бедру, висящий там шашечный клинок в ножнах никто никуда не убирал, и он оставался на своём законном месте, традиционно свисая через плечевую перевязь.
Кроме возможности сдвигания к бедру, бебут обладал ещё рядом замечательных качеств. Он являлся оружием, в котором оптимальным образом сочетались вес, размер, кривизна клинка (причём с обоюдоострой заточкой!) и вытекающие из всех этих параметров превосходные боевые свойства, позволяющие как колоть, так и резать, и даже вполне сносно рубить. Надо сказать, что в нём всё выверено просто филигранно, причём именно в той мере, которая позволяет обеспечить выполнение всех ратных функций, оставаясь при этом, то что называется, «на пределе». Например, вес в 750 граммов в сочетании с длиной именно в 60 сантиметров позволяет полноценно наносить рубящие удары, при этом, если вес снизить, скажем, грамм на 100 (а это сделать легко, достаточно всего лишь уменьшить ширину клинка), то рубящий удар уступит место секущему. Дело тоже хорошее, но… всё же это уже не рубка. Или если чуть распрямить изгиб, то несомненно улучшится укол, а вот рубящий… да вы уже и сами догадались. При этом искривление клинка так точно выверено, что и без всяких выпрямлений наносимый кинжалом укол вполне даже хорош. Плюс баланс, одинаково приемлемый для всех видов боевого воздействия.
Одним словом, настоящий шедевр кинжального дела!
К минусам можно было бы отнести отсутствие эргономики рукояти, но учитывая то обстоятельство, что бебутом бой можно вести как выгнутой (сабельной), так и вогнутой (серповидной) сторонами лезвия, то аскетическая строгость его эфеса здесь представляется вполне объяснимой, и даже единственной возможной.
Отметим, что при всём при этом, никаких лидирующих позиций бебут (несмотря на всю свою шедевральность) никогда на Кавказе не занимал. По всей видимости это было связано с тем, что горцам вполне хватало боевых качеств прямых кинжалов типа «кама», где явное отставание в плане рубящих свойств по отношению к бебуту с лихвой компенсировалась наличием великолепных шашек. Одним словом, то, что должно было по своему предназначению рубить, то рубило, а что резать и колоть – то, соответственно, резало и кололо. И так продолжалось до тех пор, пока уникальные качества этого искривлённого кинжала не заприметили должностные лица российского генштаба, ответственные за вооружение армии.
Произошло же это в начале двадцатого века, когда в военном плане менялось практически всё. Когда на полях сражений появлялись пулемёты, самозарядные пистолеты и даже первые автоматические винтовки (винтовка Мондрагона), а артиллерия повсеместно начала заряжаться с казны унитарными снарядами, став (по сравнению с отошедшей в небытие дульнозарядной) просто фантастически скорострельной. Соответственно, и артиллерийской прислуге теперь предстояло больше двигаться, чему болтающаяся у бедра (а то и между ног) шашка никак не способствовала. А пулемётным расчетам и вовсе часто приходилось то плюхаться на живот, то вскакивать, поскольку вести огонь со станкового пулемёта (а других пока ещё и не было) можно было только с бруствера окопа или лёжа на земле.
Ясное дело, что шашка здесь оказалась совсем некстати, но поскольку отказываться полностью от холодного оружия ещё никто не хотел (потому как воин без оного тогда ещё и воином не особо воспринимался), то для новых условий войны требовалась найти нечто новое, способное адекватно заменить пусть и совершенное, но при этом явно излишне громоздкое, и от того крайне неудобное оружие. И оно было найдено! Кинжал бебут, в силу своей уникальности, оказался просто великолепной заменой длинному шашечному клинку, оставив у пехотинца (а также артиллериста, пулемётчика, моряка и даже жандарма) возможность полноценно участвовать в бою, проводимым холодным оружием. А если и не участвовать, то хотя бы психологически ощущать себя готовым принять в таковом участие, если это вдруг потребуется.
И как бы там не было, но в 1907 году «кинжал кривой солдатский» бебут был официально принят на вооружение в ряде войск русской армии и жандармерии.
При этом (обращаем ваше внимание!) казаков это перевооружение никак не коснулось. Но! Это вовсе не означает, что бебуты были ими вообще проигнорированы. Отнюдь. Тут ещё нужно понимать очень своеобразный казачий менталитет: мол, подумаешь, официально не ввели, делов-то куча… Да и когда такой пустяк, как решение столичного начальства, казаков останавливал? Вон, шашку тоже долго не вводили (особенно ту, которая казакам нравилась!) ну и что с того? Тем, кому она нравилась, те ей от всей души и пользовались, невзирая на официальное мнение какого-то там высшего руководства. Также и с бебутом. Те, кому он пришёлся по душе (вернее, по руке), те его и имели. И в первую очередь это коснулось терцев и кубанцев, некоторые из которых просто взяли, да и заменили свои традиционные прямые камы на искривлённые бебуты.
Но это были не уставные армейские бебуты, а просто относящиеся к данному типу искривлённые кинжалы, интерес к которым под влиянием реформы 1907 года, закономерно возрос, породив нечто вроде моды.
А вскоре началась и Первая мировая война, ставшая войной совершенно нового типа, где поля сражений с открытого пространства переместились в траншеи. Надо сказать, что в той войне многие страны придумывали различные, ориентированные сугубо для боя в окопах, виды оружия. Лучше всех в этом преуспела Америка, сразу же официально введя в вооружении своей армии быстро прослывшее «траншейной метлой» помповое ружье Браунинга Winchester Model 1897 (не удивляйтесь, для США вполне нормально, что изобрел Браунинг, а называется «Винчестер», ибо и знаменитый «Кольт модель 1911» изобрёл тот же Браунинг, а вовсе не Кольт). В области же холодного оружия прагматичные американцы соединили хорошо зарекомендовавшее себя лезвие французского боевого кинжала 1870 года, с… кастетом. Оружие получилось откровенно зверское, но при этом достаточно эффективное.
У нас же до подобного изуверства никто не додумался (да и, по большому счёту, это было нам ни к чему), ибо вот тут-то и выяснилось, что оптимальнейше сбалансированный по своим боевым качествам, несильно большой (но и не маленький!) и при этом обоюдоострый бебут для боя в ограниченном пространстве подходит как нельзя лучше, так как им можно было как уколоть, так и резануть, и даже достаточно действенно рубануть. Причём рубануть без особого замаха, что было тут же по достоинству оценено, поскольку в тесноте траншеи особо замахнуться было просто невозможно.
Не сказать, чтобы все эти замечательные боевые качества активно реализовывались официально вооружёнными «искривлёнными солдатскими кинжалами» пулемётчиками, артиллеристами или сапёрами и водителями. А вот тем, кто умел и (да что греха таить) любил тайком пробираться во вражеские траншеи, без лишнего шума профессионально уничтожая там противника, бебут органично, что называется, «лёг в руку». И это были, прежде всего, казаки.
Фотографироваться же с бебутами они (судя по отсутствию снимков) не особо жаловали (да и проблемно это было в фронтовых условиях), предпочитая заходить в прифронтовые фотографические ателье, как оно и положено, с уставными шашками. Но вот, уползая по-пластунски «в поиск» в сторону вражеских позиций, казачьи шашки заменялись ими на бебуты, к вящей нерадости тех, кому доводилось ощутить на себе всю остроту кинжальных клинков, направляемых в них твёрдыми руками казаков.
А теперь, не отрываясь от темы статьи, позвольте привести несколько официальных цифр, наглядно показывающих роль донского казачества в Первой мировой войне, поскольку это (хотите верьте, хотите нет) позволит нам сделать вывод и относительно бебута.
Итак, к 1917 году в армию было мобилизовано практически всё военнообязанное казачье мужское население Дона в количестве 113742 человек. Из них погибло 183 офицера и 3444 казака. Подчеркиваем – ВСЕГО 3 с половиной тысячи казаков было убито за всю войну, и это из 113 тысяч человек! То есть, безвозвратные потери войска Донского составили всего 3%, и это в условиях жесточайшей войны!
При этом 37 тысяч казаков были удостоены георгиевских наград, которые в те годы выдавали исключительно за доблесть, что лишний раз подчёркивает тот героизм и тот непревзойденный профессионализм, с которым умели воевать донские казаки прошлого века.
Вы можете спросить, а причём здесь бебут? А вот причём. По результатам битв Первой мировой, когда артиллерия буквально перепахивала поля сражений, по которым уже ползали первые танки, а всё пространство насквозь прошивалось пулемётными очередями, всем стало понятно, что дни кавалерии, как ударного рода войск, сочтены. Отлично понимал это и русский генштаб, прозорливо осознавая, что статус казачества как иррегулярной конницы вскоре завершится, но при этом принимая в расчёт выдающиеся боевые качества казаков (в том числе, и минимальное соотношение потерь к общей численности), расставаться со станичниками он совсем не стремился. Поэтому для того, чтобы сохранить и приумножить боевой потенциал казачества, командованием был инициирован проект создания механизированных казачьих корпусов!
(не казак) с бебутом
То есть, самых (в техническом плане) современных (на тот момент) воинских подразделений, включающих в себя автотранспорт, бронемашины (и даже бронепоезда), кавалерии в которых отводилась уже не ударная, а сугубо вспомогательная роль (разведка, прикрытие тылов и т.п.). И всё это планировалось создать при выполнении главного условия: личный состав этих корпусов должен был состоять исключительно из этнических казаков. В результате получалось так, что казаки уже не по своему желанию, а в силу получения новых военно-учетных специальностей (сейчас это называется именно так), должны были снять с себя шашки и прикрепить к поясам бебуты, потому как, согласитесь, обслуживать орудие бронепоезда или находиться в пулемётной башенке броневика с шашкой на боку как-то несподручно…
Плюс ко всему, прямо-таки магическая притягательность бебута и его близость казачьей ментальности, в силу малообъяснимых, но, тем не менее, объективно существующих причин. Недаром даже сегодня, по прошествии более века, общественное сознание упорно ассоциирует хищно-искривлённый кинжал бебут именно с казаками. И это при всём при том, что реальных фотографий именно казаков с бебутами, а не просто воинов русской армии с усами (как на приведённом фото), практически не существует!
Одним словом, если бы задумка императорского Генерального штаба по созданию казачьих механизированных корпусов тогда удалась, то и русская армия стала бы гораздо сильнее, и бебут вскоре стал бы считаться казачьим национальным оружием, отведя шашкам почётную роль парадного вооружения. Но… в силу всем известных причин этого не произошло, и до двух третей вернувшихся на Дон с фронта казаков вскоре пали в братоубийственной гражданской междоусобице.
Кстати говоря, именно нам – донским казакам, принадлежат сомнительные лавры, которые снискали наши предки, проведя в марте 1920 года под станицей Егорлыкской последнее в истории человечества крупнейшее кавалерийское сражение с участием до 40 тысяч всадников. Естественно, что между собой, а потому кто именно победил в той знаменитой битве теперь не так уж и важно, ибо, в конечном итоге, проиграли все… Советская власть создавать казачьи механизированные корпуса вовсе не стремилась и потому, когда в 1936 году уцелевшим казакам всё же разрешили служить в Красной армии (ибо в Германии уже кричали «хайль!» и в мире явственно пахло порохом), то воинские части, куда направляли казачьих призывников, опять были сугубо кавалерийскими, и с теми же самыми шашками образца 1881/1927 года.
А вот бебуты в Великой Отечественной войне практически не применялись, ибо время уже стало совсем другим и новому поколению солдат для психологического ощущения себя защищённым иметь при себе ничего такого в ножнах уже не требовалось, тем паче, что траншеи теперь великолепно очищались от противника удачно направленной очередью из ППШ. При этом с разведочно-диверсионными задачами хорошо справлялись ставшие в те годы жутко популярными «финки» и уставные «ножи разведчика».
Кстати, советский «нож разведчика» имел одну, мало кому известную, особенность. Дело в том, что его гарда была устроена таким образом, что прямой хват предполагался только лезвием вверх.
Таким образом, удар, наносимый по дуговой траектории снизу-вверх в корпус противника, предполагал не только проникновение острия в тело, но ещё и вспарывающий эффект непосредственно в момент совершения удара, поскольку направление действия силы укола автоматически включало в работу ещё и расположенное в верхней части клинка лезвие.
Всё это, несомненно, имело под собой глубокий смысл, но… при этом напрочь убирало рубяще-секущий удар, наносить который можно даже обычным короткоклинковым оружием, ежели действовать им умеючи. Казаки же действовать умеючи ножами завсегда умели, и потому во время Великой Отечественной войны предпочитали различные финки, которыми можно было, при желании, ещё и от души полоснуть с размаха.
И вот тут-то мы и подходим к следующей теме нашей статьи. Финки-финками, а где же тогда были знаменитые «пластунские ножи»? Правда знаменитыми они стали уже в двадцать первом веке, а до этого…
Впрочем, давайте по порядку.
Вот так выглядит современный продукт под брендом «пластунский нож», настойчиво позиционируемый как исконно казачье оружие. При этом в том, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его казачьем происхождении, внешний облик данного изделия создан, так сказать, по «шашечным мотивам», и потому устойчиво ассоциируется именно с казачеством.
Скажем честно. Автор этих строк, прозанимавшись казачьим боевым искусством более трёх десятков лет, впервые столкнулся с понятием «пластунского ножа» где-то в десятых годах уже нынешнего века, а до того момента наивно полагая, что для своих дел пластуны использовали обычные кинжалы кавказского образца. Но с выходом труда И. Лупарева «Тайна казачьих шашек. «Коллекция 13» (Самара, 2005 г.) оказалось, что это вроде бы и не так…
Спорить насчет кинжалов не будем, отметив только то, что именно с этого момента «ножи пластунов» стали у всех на слуху, что, впрочем, тоже не так уж и плохо (как-никак, а всё же пропаганда казачьей боевой культуры). Потому, приняв за отправную точку тот факт, что современный «пластунский нож», так или иначе, но обязательно имеет «шашкообразный» облик, тем самым как бы ненавязчиво намекая на то, что он является «младшим братом» благородной казачьей шашки, правдиво изложим то, что нам известно по данному вопросу.
И первое, на что здесь уместно ответить, так это на то, существовали ли вообще ножи, сделанные из шашек? И ответ здесь мы можем дать вполне утвердительный. Да, существовали! Причём это подтверждено вещественными доказательствами, и даже нашло своё отражение в литературе.
Например, автор данных строк ещё в далеких восьмидесятых годах читал приключенческую повесть, в которой один из отрицательных героев времён гражданской войны творил свои гнусности исключительно самодельным ножом, изготовленным им из обломка шашки, который он всё свободное время зловеще подтачивал. К сожалению, за давностью лет название произведения не запомнилось, но при этом сам факт нестандартного использования шашечного клинка в памяти отложился.
Существуют и другие, уже жизненные примеры. Мало кто знает, что на востоке Ростовской области во время Великой отечественной войны проходил немецкий «Миус-фронт», победа над которым по своей значимости была сопоставима с победой на Курской дуге. Этот «Миус-фронт» штурмовали многие части, в том числе и 5-й гвардейский Донской казачий кавалерийский корпус. Штурмовали тяжело, но в конце концов казаки его всё же прорвали, оставив на занятых ими рубежах множество бездыханных тел с алыми казачьими лампасами на штанах и окровавленными шашками в омертвелых руках…
При этом шашек было так много, что местные жители потом аж до семидесятых годов использовали в быту изготовленные из них ножи, и это было вполне в порядке вещей. Но при этом никто их «пластунскими» не называл! Но ножи таковые всё же были, факт. И ножи вполне пригодные для того, чтобы при необходимости ими было можно и капусту нашинковать, и кабанчика заколоть.
Больше никаких других реальных фактов на эту тему нам неизвестно.
Теперь о легенде, связанной с пластунскими ножами. Вроде бы этими ножами награждали особо отличившихся казаков сначала за «Поход на Китай», а потом за успехи на поприще разведки и взятия в плен вражеских языков (причём, не менее 8 человек, за меньшее не давали). При этом, мол, сами ножи, до нашего времени практически не сохранились, поскольку, во-первых, их было мало, а во-вторых, они были настолько ценной наградой, что их владельцы, а также их потомки, подобное сокровище в музеи не отдавали…
Повторяем, вышесказанное не является нашим мнением, а представляет из себя лишь собранную из различных источников легенду. А каждая легенда… на то она легенда и есть.
При этом истина заключается в том, что в те времена практика вручения наградного оружия конечно же существовала, например, аннинского или георгиевского. И это было очень почётно, а само оружие являлось вещью весьма дорогой и даже было покрыто золотом. В таких условиях предположить, что кто-то вместо шашки с золочённым эфесом вдруг взял да и решил торжественно вручить нечто короткоклинковое, в принципе конечно же можно, но только если это будет, скажем, пусть и покрытый не золотом, а всего лишь богатой инкрустацией кинжал из какого-нибудь прославленного своими мастерами кинжального дела горного аула (например, дагестанского Кубачи).
Представить же в качестве награды простой нож, да ещё символизирующий то, что он якобы сделан из шашечного обломка (!?), имея представление о менталитете той эпохи, откровенно говоря, невозможно. Это как всё равно что сейчас, вместо общепринятой практики награждения именным оружием, вместо пистолета с дарственной табличкой, взять, да и наградить человека пистолетной обоймой с точно такой же надписью. Недоумение, которое в этот торжественный момент испытает награждённый, будет примерно таким же, как и у награждённого ножом сто лет назад…
Это то, что касается ментальной сферы. В области же практического применения, с «пластунским ножом» дело обстоит тоже далеко не блестяще.
Если взять «первоисточник» (то есть, обломок шашки), то здесь налицо следующие отрицательные моменты.
Прежде всего, ничем неоправданная массивность рукояти, весьма уместная в шашке, но абсолютно неуместная в ноже, при этом о какой-либо разумной балансировке здесь даже и говорить не приходится. Далее, остриё подобного обломка приходится не на голомень (плоскую боковую поверхность клинка), а на шашечный дол (углубление в металле), что формирует сложную конфигурацию плоскости клинка в разрезе, и потому увеличению проникающих качеств оружия никак не способствует.
Плюс ко всему полное отсутствии фальшлезвия, потому как та минимальная часть верха голомени, которая находится над долом, в случае её заточки под фальшлезвие просто-напросто исчезнет. А как мы с вами хорошо помним из боевой механики, отсутствие фальшлезвия – это заведомое ухудшение рубящих свойств оружия. Впрочем, в данном случае это уже, откровенно говоря, и не столь критично, поскольку они и без того достаточно плохи…
Ну и, наконец, изогнутость рукояти. Её наличие уже само по себе спорно (см. нашу статью о боевой механике в этом замечательном журнале), но в шашке она хоть как-то оправдана, поскольку благодаря ей наклон рукояти совпадает с направлением острия. В случае же с «ножом пластуна» из обломка шашки, никаких совпадений направлений нет, и потому кривизна эфеса объективно мешает нанести прицельный укол, который всегда будет приходиться ниже намеченного места.
Тогда в чём же плюсы? А исключительно в том пафосе, с которым это всё преподносится, и ни в чём более.
Если же взять не «первоисточник» (переделанный шашечный обломок), а изготовленный по его мотивам нож, то в нём уже можно отметить куда бОльшую разумность (хотя бы вменяемые размеры), которую, впрочем, перевешивает огромный минус, связанный с отсутствием гарды. И если в самой шашке (вследствие достаточной массивности рукояти) верхняя часть эфеса служит ещё и упором для верха ладони, то в «пластунском ноже» она, будучи сведённой до нормального ножевого размера (но с сохранением шашечной конфигурации), таковым уже являться никак не может. Поэтому на ноже мокрая рука (например, от крови) будет непременно проскакивать с рукояти на лезвие, гарантированно травмируя пальцы. При этом с непременной изогнутостью рукояти (ибо по мнению создателей ножа именно она и является главным атрибутом «шашкообразности») та же самая беда, что и на обломке шашки, ну разве что слегка подправленная чуть вздёрнутым кверху остриём, где его положение с направлением рукояточной кривизны (скажем прямо) зачастую не особо совпадает, но зато придаёт всему «пластуну» неповторимо брутальный облик.
Одним словом… вряд ли настоящие казачьи разведчики (то есть, люди, изначально толк в оружии ох, как понимающие!) рисковали бы с таким недоработанным изделием в поиск уходить, полагаясь на его сомнительные боевые качества.
Каков из всего это вывод? А он очевиден. Если коротко, то бебут – это великолепное оружие, имевшее все шансы стать казачьим, но не ставшее таковым в силу ряда исторических причин. А вот «пластунский нож» … скажем так, пусть наименование этого изделия всегда пишется в кавычках, выражая тем самым некую долю условности отнесения его к категории боевого оружия, и уж тем более, к наделению его статусом оружия национального для народа, заслуженно снискавшего себе мировую воинскую славу.
На этом позвольте откланяться, пообещав ещё много интересных встреч на страницах нашего замечательного журнала!
Честь имею!