Оговоримся сразу, что те, кто отрицательно относится к казачеству – недолюбливает, ненавидит, презирает, опасается, боится и прочее (нужное подчеркнуть), – сейчас пройдут мимо этой статьи и изойдут желчью или праведным гневом где-нибудь в другом месте. Мы же здесь поговорим с теми, кто неравнодушен к боевой истории России и к одному из её коренных народов, эту самую Россию, по словам всем известного классика, и создавшего. То есть, о казаках.
Начнём же мы от противоположного, а именно о попытках создания казачьих войск за рубежом, которые (нравится это кому-либо или нет) неоднократно предпринимались, причём в самых неожиданных странах-государствах (например, в Персии).
Тему же современных казачьих диаспор и исторических моментов в стиле «запорожцы за Дунаем» мы при этом обойдём стороной, потому как нас интересуют не столько ушедшие по тем или иным причинам в эмиграцию казаки, сколько попытки создания казачества искусственным путем, и, соответственно, полученные при этом результаты, потому как именно они наиболее выпукло и показывают, что же есть казачество на самом деле.
Итак, первая, исторически достоверная, попытка зарубежными странами обзавестись своим собственным казачеством была предпринята в Турции, ещё в начале семнадцатого века. Хотите верьте, хотите нет, но представлявший в те времена интересы Блистательной порты чрезвычайный и полномочный посол Фома Кантакузен, усмотрев недюжинный боевой потенциал в лихих донских казаках, справедливо рассудил, что было бы очень даже неплохо окажись подобное воинство под рукой падишаха. Ну а поскольку был этот Фома человеком далеко непростым и вёл своё происхождение не от кого там, а от одной из династии византийских императоров (причём из тех самых, которые эту же самую Византию, в конечном итоге, туркам и сдали), то в Московском Кремле к его мнению прислушивались.
И не просто прислушивались, а окутываясь умело сплетённой сетью византийско-османской интриги всё больше склонялись к тому, что «турецким коллегам» можно вполне пойти навстречу. Хотел же отпрыск базилевса одного: взять, да и переселить донских казаков с Дона в Анатолию (нынешнюю Анталию). При этом тот факт, что его «партнёры» по переговорам о казачьей судьбе реально на казачью судьбу особого влияния не имели, потомка базилевса почему-то особо не заботил, за что он, в конечном итоге, и поплатился.
Дело кончилось тем, что, возомнив себя вершителем казачьих судеб (как же, при царском дворе в самой Москве о переселении договаривался!) Фома Кантакузен попытался было пошпионить в пользу османов во время Азовского сидения, за что казаки его просто взяли, и невзирая на евойное амператорское происхождение, по-старинному донскому обычаю обрекли «на в куль и в воду». После чего потомок византийских императоров навеки упокоился на донском дне где-то в районе Азова, а донские казаки так и остались не переселёнными.
Надо сказать, что впоследствии турецкая востребованность в казаках всё же оказалась восполнена казаками-некрасовцами, ушедшими с Дона на далёкую туретчину от гнева Петра Первого через семь десятков лет после вышеописанных событий. Но это уже совсем другая история.
Оставшиеся же на Дону казаки весь восемнадцатый век верой и правдой прослужили России, и даже не приняли участие в грандиозном восстании, устроенном донским казаком (!?) Емельяном Пугачёвым. А в начале века девятнадцатого донцы вступили в непримиримую схватку с Наполеоном, своими клинками деятельно прославляя русское оружие. Причём преуспели они на этом поприще настолько, что в глазах среднестатистического европейца именно «русиш козакен» стали восприниматься как боевое олицетворение России. И это при всём при том, что в ту эпоху блистательных мундиров, скажем прямо, казаки выглядели так себе, и, например, с теми же уланами, не говоря уже о гусарах, «по блеску эполет» конкурировать никак не могли.
Впрочем, судите сами, глядя на эту литографию современника. Здесь казачья форма явно не из разряда блистательных, тем паче, что она у всех разная (как оно завсегда у нас и было). Зато сабля у стоящего спиной казака стопроцентно родовая и привезённая откуда-то с Востока. И повсеместно пики (по-казачьи «дротики»), которыми казаки мастерски владели, составляя серьёзную конкуренцию специально для того созданным уланам. Так уланов для того целенаправленно культивировали (см. предыдущую статью), а казаки владели копейным конным боем от природы, и владели настолько хорошо, что царское командование в этот процесс никак не вмешивалось, и даже размер казачьих копий регламентировать не пыталось (что для тех времён было более чем странным). Одним словом, не зря в те времена сложилась пословица, что «казак без пики, что икона без лика».
Вообще-то говоря, для будущих любителей истории в начале девятнадцатого столетия наступили благодатные времена, поскольку именно тогда, за пару десятков лет до изобретения фотографирования, возросшую в обществе потребность «в увековечивании мгновений» художники научились более-менее сносно восполнять с помощью гравюр и литографий, в частности, донеся до нас с вами колоритный образ вот таких «козакен».
На данной литографии иностранный автор добросовестно отразил многие реалии, свойственные казачеству. Например, своеобразное отношение казаков к мундиру (одели, что для боя пригоже, а «хворму» до поры до времени во вьюки заприбрали), а также трепетное отношение к оружию, ибо замок казачьего ружья бережно укутан тряпицей, дабы затравочный порох не отсырел и ударно-спусковой механизм ржавчиной не покрылся. А самое главное, на боку у казака ШАШКА! И это, заметьте, лет за двадцать до её официального внедрения в казачьих войсках. При этом мы с большой долей вероятности уверены, что зарубежный художник (его трудночитаемый автограф приведён слева в нижней части рисунка) вряд ли знал само слово «шашка» и уж совершенно точно не понимал её разницы по отношению к сабле. Он просто старательно зафиксировал увиденное, и большое спасибо ему за это, потому как теперь мы имеем наглядное доказательство того факта, что шашки казаки начали применять ещё задолго до того, как им это официально прописали уставы в 1838 году.
А вот изображение очень красивых казаков. И мундиры на них то, что называется «с иголочки», и брутально подчёркивающие силуэт эполеты на плечах, и вооружение без каких-либо доморощенных тряпочек, и султаны на киверах почти что по-рыцарски развеваются. Прямо-таки реальные конкуренты уланам, а то и самим гусарам.
Всё так. Но с одним маленьким нюансиком. Все эти красиво разодетые в казачьи мундиры люди мало того, что не казаки, но и не русские, да и вообще не славяне. Это самые настоящие пруссаки, в широком смысле слова – немцы.
Удивлены? А оказывается, было в европейской истории и такое. Уж очень сильнО было «олицетворение славы русского оружия» в лице казачества после изгнания из России Наполеона (говоря современным языком, настолько положительным был у казаков имидж), что даже потомки тевтонов решили обзавестись своим собственным казачеством, подойдя к проблеме как всегда чётко и по-немецки организовано (а как же, орднунг, орднунг и ещё раз орднунг!).
Была тщательно скопирована форма, собраны хорошие (по европейским меркам) кавалеристы, и указом короля (ни много, ни мало!) в 1813 году был образован прусский гвардейский казачий эскадрон (Preusischen Garde Kosaken Eskadron), бойцам которого командным тоном на германском наречии было строжайше предписано «быть казаками!». Повёрстанные в казаки пруссаки добросовестно и попытались ими стать, старательно перенимая всё от наших донцов, которые, пользуясь случаем, за счёт пруссаков охотно пили всякие шнапсы, и время от времени (так сказать в порядке обмена боевыми искусствами) «усю енту немчюру» ещё и поколачивали…
Как можно предположить, создание данного эскадрона было частью широкомасштабного проекта по формированию «ерманского казачества», потому как идея наличия под рукой полубесплатного воинства немецкому командованию явно импонировала. Но… что называется, не пошло. И эскадрон этот через пару лет перевели в разряд сначала улан, потом гусар, и от самого проекта отказались…
А всё потому, что не впечатлили боевые успехи «дойчен козакен» власть предержащих, да и, говоря по совести, впечатлить никого не могли. Хотя бы потому, что конное построение их, по-германски чётко организованное, никак не тянуло на казачью лаву, которая вроде бы и хаотичная, а на самом деле является хорошо управляемой и действует как единый живой организм, и потому всяким «орднунгам» и «ахтунгам» никак не поддаётся.
Ну и конечно же, полное отсутствие у пруссаков традиции сабельной рубки, без которой казачий бой просто немыслим. Хотя, в принципе, рубку для германцев (равно как и для любых других «нерубящих народов») можно было вполне внедрить силовым путём, вооружив их для этого чем-то шедеврально-рубящим, например, японской катаной (не смейтесь, это чисто теоретические измышления) или кавказской шашкой. Но как известно, Япония в те времена была для европейцев ещё наглухо закрыта, а на Кавказе, покажись там немцы, им были бы явно не рады (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Вот они и не показывались.
При этом выдать свою отечественную саблю Блюхера для «дойчен козакен» немецкое командование почему-то не сочло необходимым, вместо того вложив в их, и без того непривычные к нанесению рубящих ударов руки, трофейные сабли лёгкой кавалерии, изначально неточно рубящие из-за смещённого в сторону центра тяжести эфеса.
Плюс ко всему, тевтонский менталитет «железной военной машины», абсолютно несочетаемый с казачьим «хистом» (казачье понятие, примерно соответствующее лихости, но только основанной на трезвом расчёте и воинском мастерстве), а если даже и не с хистом, то хотя бы просто со славянской бесшабашностью.
Впрочем, насчёт наличия «славянской бесшабашности» у искусственно созданных казаков, исторический прецедент всё-таки имелся. Естественно, что не в Германии (там к тому времен славян уже полностью онемечили), а по соседству с ней в Польше, и тоже при Наполеоне. Дело в том, что великий император откровенно не любил казаков (впрочем, как и многие другие властители), но при этом он, как гениальный полководец, отдавал должное их воинскому мастерству. Всем известна крылатая фраза Бонапарта: «дайте мне двадцать тысяч казаков, и я завоюю с ними полмира!». Кстати, она вполне исторична и была адресована атаману войска донского Матвею Ивановичу Платову, при этом мало кто знает, как именно ответил императору донской атаман (ибо не любят историки почему-то об этом писать), а ответил он примерно так: «присылайте к нам на Дон двадцать тысяч француженок и через год вы получите двадцать тысяч казаков…».
Наполеон присылать француженок не стал. Вместо этого тогда, когда война в России уже подходила к завершению, в верноподаннейшем союзнике Французской империи из числа славянских стран, каковым на тот момент являлась крайне антироссийски настроенная Польша (и даже не Польша, и тем более не Речь Посполитая, а искусственно созданное французами «герцогство Варшавское»), поляки, поняв, что вскоре русская армия победоносным маршем начнет проходить по польским землям, решили противопоставить «клятым москалям» нечто, по-настоящему действенное.
Собственно, поначалу ляхи хотели создать уланские полки (как никак, а сугубо польское «ноу-хау»), но тут выяснилось, что лошади строевого разряда у них все уже давным-давно изъяты для нужд французской кавалерии, и потому формировать полноценные уланские полки (в конском плане) просто-напросто не из кого. А вот создавать казачьи полки (по мнению поляков) вполне возможно, потому как те мелкорослые лошадёнки росточком менее полутора метров, каковые в наличии у них ещё оставались, для этого, с некоторой натяжкой, могли сгодиться. Исходили же они (как можно предположить) из тех странноватых для нас представлений, что, мол, казаки – это почти что татары, а татары, как известно, есть татаро-монголы, а лошадёнки монголов… ну, дальше сами понимаете. И опять-таки, если на уланских коней в Польше строевой стандарт существовал, то на «польско-казачьих», естественно, отсутствовал за неимением казаков как таковых.
Происходило же всё это в окрестностях города Кракова, потому вновь испечённые «казаки» польского разлива получили название КРАКУСЫ, имея первоначальную численность порядка 800 сабель.
Одеяние их, поначалу, была самым разнообразным. Эдакая вольная смесь шляхетско-восточного с как бы казачьими мотивами в специфическом польском понимании (чекмени из сюртуков, в сочетании с шароварами) но при этом с непременной «рогутавкой» (или «конфедераткой») на голове, имеющей изначальные монголо-татарские корни и являвшейся прообразом уланского кивера.
Вооружение было сборным, включающим в себя как «современное» (на момент войны с Наполеоном), так и дедовское, вплоть до прославленных сабель-батуровок, при этом поляки как были, так и оставались непревзойдёнными мастерами сабельной рубки, за что (надо прямо сказать) настоящие казаки (имеются ввиду российские) их всегда заслуженно уважали.
Вскоре у кракусов появилась единая форма. Хотите верьте, хотите нет, но (по сути) это была форма казаков Кавказа, но только без традиционного кавказского кинжала «кама». Скорее всего, в появлении данной формы сыграли два основных фактора. Во-первых, явное новаторство, потому как иметь патронташ на груди (имеются ввиду газыри) это, безусловно, очень удобно. А во-вторых… наши «зарубежные партнёры» тех лет преотлично знали, что по окончанию войны с французами Россия вступит в новую войну, на этот раз Кавказскую (ибо именно они на своем «туманном Альбионе» этому весьма деятельно и способствовали), и потому загодя сформировать для будущих противников России миф о наличии для них союзников в Европе, было вполне даже разумно…
Воевали же кракусы, прямо скажем, хорошо, с истинно шляхетским азартом рубясь с русской армией, в том числе, и с «настоящими казаками». И при этом они один раз наших даже победили…
Но, как известно, эпоха Наполеона закончилась под Ватерлоо, после чего все бывшие сателлиты Франции с негодованием отреклись от корсиканского узурпатора, а Польша, перестав быть «герцогством Варшавским», в качестве «Царства польского» вернулась обратно в состав Российской империи. Российское же правительство отнеслось к идеи «польских казаков» достаточно скептически, и на этом историю кракусов можно было бы считать законченной, если бы они не возродились через столетие при создании независимого польского государства. Причём возродились как несгибаемый символ польского стремления к независимости (мол, именно за неё они при Наполеоне в качестве «герцогства Варшавского» и воевали) и… как уланы.
А почему нет? Ведь коней на этот раз нормальных нашли, ну, а быть казаками… а зачем?
И здесь уместно вспомнить ещё одну крылатую фразу Матвея Ивановича Платова в адрес европейцев «как их не учи их казачьей науке, как не сажай на коня – они казаками никогда не будут!», и кракусы свободной Польши своим «уланством» справедливость данного утверждения донского атамана полностью подтвердили.
Вот таковы были истории по созданию казачеств в Европе. Но самый интересный (и наиболее поучительный!) эксперимент с искусственно создаваемым казачеством был проведён в самом что ни на есть азиатском, и далеко не всегда дружественном к России Иране, в то время ещё по-старинному пышно именовавшегося Персией.
Эта история настолько захватывающая, что так и просится на страницы историко-приключенческого романа, который (как мы надеемся!) рано или поздно кто-нибудь напишет. Впрочем, судите сами.
Получилось так, что во времена русско-турецкой войны, в 1878 году персидский шах Насер ад-Дин Шах, будучи если не союзником, то, по крайней мере, не противником России в развернувшемся на Балканах геополитическом противостояний империй, по случаю оказался на российском Кавказе, где и увидел воочию казаков.
Надо сказать, что персидские шахи исторически имели с казачеством стародавние и достаточно плотные отношения. Причём (как это не странно) не всегда враждебные.
Например, всем известно, что ещё в 1637 году донские казаки вместе с примкнувшими к ним запорожцами взяли стоящую в дельте Дона турецкую крепость Азак-калу (в русской транскрипции город Азов). Про взятие города и последующее за ним героическое «Азовское сидение» сегодня говорить не будем, вместо того рассказав, каким именно образом запорожцы примкнули к донцам.
Дело в том, что на Дону они в этот момент оказались, так сказать, «транзитом». Просто шли походным маршем через земли дружественных им донских казаков по своей надобности, коей являлось стремление повоевать с турками под… Багдадом, куда их любезно и со всем приличествующим уважением пригласил персидский шах. Дальнейшее известно. Донцы убедили коллег с Днепра в том, что тех же самых османов можно найти и поближе, в верстах эдак с полсотни вниз по течению Дона, ну, а персы под Багдадом вполне могут и подождать…
Кстати, персы и «подождали»! Когда очищенный от турок Азов стал столицей новой казачьей державы (по крайней мере, дело всё шло именно к этому), в него явились официальные послы от шаха устанавливать дипломатические отношения «антиосманской» (читай, «проперсидской») направленности. Потом была страшная война и героическое противостояние горстки казаков четвертьмиллионной турецкой армии, окончившееся победой!
Шаху о столь беспримерном подвиге, конечно же, стало известно. И вот через два с половиной века уже другой шах Персии воочию наблюдает лихих казаков, на этот раз терских, и, вспоминая о прошлых взаимоотношениях, а также несбывшихся планах, восхищается казачьей доблестью и их воинским мастерством.
Решение же, которое при этом принял Насер ад-Дин Шах, было воистину королевским (вернее, «шахским»). Дабы не заморачиваться с наймом казаков к себе на службу (а то вдруг опять по пути свернут куда налево), он просто-напросто решил организовать подобное казачье воинское подразделение у себя! Как для решения «острых государственных проблем», так и для охраны своей особы, что в условиях неспокойного Востока делом было далеко не лишним.
Для нашей же стороны такое решение азиатского монарха было самым настоящим подарком судьбы, так как (нелишне напомнить) это была эпоха противостояния британской и российской империй за расширение сфер влияния на азиатском континенте. А тут сразу такой геополитический выигрыш! Естественно, что император Александр II на предложение своего персидского коллеги охотно согласился и начал оказывать всяческое содействие по его скорейшему воплощению в жизнь.
В результате, в Персии, усилиями российских военспецов, вскоре была создана казачья бригада, которую возглавлял (привет британцам!) офицер российского генерального штаба, вдобавок ко всему ещё и являвшийся ближайшим советником шаха, и подчинявшийся только лично ему и премьер-министру страны.
Офицерский костяк бригады составляли природные казаки из России и просто русские офицеры, в то время как личный состав (примерно полторы тысячи человек) состоял из подданых персидского шаха, одетых в красивую, пошитую по примеру кавказских казаков форму, но только не с российскими, а с персидскими знаками различия.
Это были жители Персии, имевшие, преимущественно, кавказское происхождение и являвшиеся потомками тех, кто покинул родной Кавказ в ходе затяжной кавказской войны. Соответственно, для этих «оперсияненных кавказцев» черкески с газырями и шашки с кинжалами были далеко не в новинку, и при этом они имели или своё собственное, или перенятое от предков представление о казаках, лёгшее в основу их отношений с русским комсоставом, да и вообще с идеей казачества.
Причём отношений, как это не странно звучит, далеко не враждебных. Как-то так получилось, что здесь, на чужбине, былая вражда постепенно нивелировалась, а вот уважение к казачьим воинским традициям осталось, и даже окрепло. Да ещё и настолько, что многие из потомков былых мюридов теперь служить в казачьей бригаде у Шаха под командованием русских за честь почитали. И правильно сделали, потому как именно этому воинскому подразделению вскоре суждено будет стать в Персии по-настоящему элитным, оставаясь таковым более трёх десятков лет.
Да и как оно могло не стать элитным, если в целях формирования квалифицированных офицерских кадров при бригаде был создан даже собственный кадетский корпус, обучение в котором проводилось на русском языке, лишь с небольшим количеством предметов (преимущественно гуманитарного характера) на фарси. В результате столь продуманного подхода к кадровому вопросу, окончившие кадетский корпус и хорошо говорящие по-русски молодые иранцы становились великолепными офицерами для казачьей бригады. И излишне говорить, что возрастанию геополитического влияния России в регионе всё это очень и очень способствовало.
Естественно, всё это содействовало и росту значимости казачьей бригады, куда вскоре, дополнительно к кавалерии, вошли пластунский батальон (то есть, пехота), а также пулемётная команда и даже две артиллерийские батареи, а в 1916 году бригада ещё больше расширилась и уже официально приобрела статус дивизии.
И всё шло замечательно до 1917 года, то есть, до падения Российской Империи… Казалось бы, какая тут связь? В России монархия пала, но ведь в Персии же она сохранилась? Оказывается, связь всё же была, причём не какая-нибудь опосредованная, а финансовая. Выяснилось, что финансовое обеспечение казачьей дивизии осуществлялось не столько из Тегерана, сколько из Петербурга. Из Тегерана шло другое. Например, украшенный алмазами портрет шаха для почётного ношения на груди «сардара» (командира) дивизии в виде высшей награды, а вот средства для жалования личному составу и корм для коней при этом основывались на сугубо российском финансировании. И вот оно иссякло…
Пришедшие же на смену царизму большевики свою «геополитику» строили совсем на других принципах, и горя пролетарским желанием «разжечь пожар мировой революции» в сопредельных странах, в 1920 году в Польшу они направили кавалерию Будённого, а в Персию десант Астрахано-Каспийской флотилии. Шахская казачья дивизия успешно отразила большевистский десант, тем самым ещё раз доказав свою востребованность для этой неспокойной страны. Но, увы, даже несмотря на это, она всё равно была расформирована.
Среди оказавшихся в одночасье не у дел офицеров был и непосредственно командовавший отражением «красного десанта» некий Реза-хан, имевший кавказские корни и дослужившийся в казачьей дивизии до чина полковника. Во время случившегося в Персии вскоре очередного государственного переворота (а «Восток», как известно, «дело» очень «тонкое») он лихо поведёт за собой казаков-ветеранов, и их ещё не успевшими затупиться казачьими шашками деятельно поддержит восстание в персидской столице, вследствие чего новая власть утвердит полковника Реза-хан «командиром возрождённой казачьей дивизии» и пожалует ему генеральское звание. Правда, возрождение дивизии произойдёт только на бумаге (Российской Империи, всё же как не было, так и нет), зато генеральское звание окажется самым настоящим и откроет бывшему офицеру казачьего подразделения путь наверх, чем тот и не замедлит успешно воспользоваться…
…и вскоре весь мир узнает его под именем Реза-Пехлеви, так как он станет новым шахом Ирана!
При этом в своём имени окончание «хан» он заменит на «пехлеви», неназойливо перекинув мостик к древним парфянам (к которым он отношения, надо сказать, особого не имел), и поменяет название страны на «Иран», тем самым подчёркивая, какая именно страна является, по его мнению, истинной «страной ариев», что для тридцатых годов прошлого века (по всем понятной причине) являлось достаточно актуальным. А ещё он проведёт модернизацию системы образования и индустриализацию страны, а также сделает много чего другого, что позволит ему уверенно вывести Иран из полуфеодального (по сути) восточного государства в разряд сильных держав.
При этом бывшие сослуживцы Реза-пехлеви послужат костяком для новой иранской армии, успешно привнеся в неё бесценный опыт, полученный ими от русских офицеров за время службы в казачьем воинском подразделении. Но вот что характерно: восстанавливать саму казачью дивизию новый иранский правитель не захотел, хотя именно с её помощью он стал прославленным полководцем и почти что национальным героем, что и позволило ему, в конечном итоге, взойти на шахский престол.
И это при всём при том, что с финансированием у его величества шахиншаха всё было в полном порядке. Но… ему это было уже не нужно. Может быть потому, что Россия теперь была совсем не та, а может быть потому, что ассоциировать себя с парфянами и полумифическими ариями (даже переименовав для этого свою страну!) для персов стало куда престижней. Тем не менее, про казаков они предпочли забыть…
И персы с этим были далеко не одиноки, поскольку «забыть о казаках» предпочли и в других местах, где из всех этих затей с искусственным насаждением казачества ничего путного не получилось, ибо повсеместно произошел перевод «как бы казаков» в другие виды кавалерии. Где в уланы, где в гусары, а где и просто в костяк вновь создаваемой армии.
И заметьте, там везде речь шла сугубо о кавалерийских подразделениях, и не более того. А между тем, казачество – это нечто большее, чем просто часть армии (пусть даже и самая замечательная), ибо оно (нравится это кому или нет!) имеет свою собственную этническую основу, осознать наличие которой никто из зарубежных «создавателей казачеств» даже не удосужился. И именно поэтому всех их попытки изначально были обречены на провал.
Ну вот, скажите на милость, какими словами можно было объяснить «казакующему» немцу, например, казачью заповедь о том, что «Казаки все равны в своих правах». И это при всём при том, что тот же атаман Платов был генералом и даже графом, но при этом на станичном Круге (законодательном казачьем органе) он имел точно такие же права, как и обычный рядовой казак в дранном чекмене и с нагайкой за голенищем. Как вы полагаете, немец времён эпохи наполеоновских войн такое вообще понять способен был?
А как насчёт «Пуще всех благ и самой жизни ставь казачью волю!»? И как объяснить обожающему во всем порядок германцу, что здесь речь идёт не о какой-то там мифической свободе (например, выбора), а именно о ВОЛЕ? Да ещё и о казачьей, со всей её непростой спецификой, где причудливым образом сочетаются и летящая в атаку конная лава с хищным блеском шашек на фоне величавости Тихого Дона, и искренняя любовь к ближнему, если этот человек действительно ближний, плюс неподдельная свирепость к врагам.
Ну и совсем для европейцев тех времен (да и нынешних), представляющих казаков в быту этакими жуткими монстрами домостроя, совершенно дико звучит: «Муж жену не обижает. Она с разрешения Круга может покинуть его…». И это (только вдумайтесь!) через заповеди Игната Некрасова дошло до нас с тех времён, когда в Европе неугодных жён, ввиду отсутствия там цивилизованной процедуры развода, навечно в монастыри заточали.
Именно здесь и лежат истоки крепости казачьих семьей, а также особо трепетное отношение казаков к женщинам.
И наконец, старинная присказка: «На Дону чужих детей не бывает». Понятное дело, что в наше время она невыполнима, но… автору этих строк известно 3 (три) казака, ОФИЦИАЛЬНО УСЫНОВИВШИХ (и удочеривших) по 7 – 8 детей, и это настолько достойные люди, что позвольте привести их имена. Это супружеская чета Саманёвых (Александра Дмитриевна и Сергей Геннадьевич) из г. Азов, Сергей Викторович Шквара из с. Петровка и Евгений Васильевич Волколупов.
Они люди с совершенно разным социальным положением, но с общей генетической памятью, потому и помнят старинные казачьи заповеди, да ещё и не просто помнят, но и руководствуются ими в жизни. Вы спросите, а какое отношение всё это имеет к боевым искусствам? А самое прямое! Все они входят в нашу войсковую федерацию казачьих боевых искусств «ПерначЪ», а Евгений Васильевич Волколупов даже является её президентом.
Не сильно ошибусь, если предположу, что уважаемый читатель, сейчас читающий данные строки, тоже занимается единоборствами, и тоже входит в какое-либо спортивное объединение. Но вот скажите, положа руку на сердце, среди ваших коллег-спортсменов найдётся хоть несколько человек, взявших в свои семьи чужих детей?
А у нас их целых три!
И ещё один важный момент. Как отмечают все, кто сталкивается с современным казачеством (даже откровенные недруги), очень много казаков, так или иначе, в меру своих сил и умения, занимаются воспитанием молодежи. Кто лучше, кто хуже, но равнодушных к делу подготовки подрастающего поколения в казачьей среде практически нет. И делают они это абсолютно добровольно. Для окружающих это непонятно, а для тех, кто «в теме», яснее ясного, ибо именно наставничество старших по отношению к младшим испокон веков лежит в основе казачьего взаимодействия поколений. Потому и живёт на Дону до сих пор поговорка: «Что казачьему роду – нет переводу!».
И его действительно «нет».
Перечислять особенности казачьего мировоззрения можно было бы бесконечно, но полагаю, что на вышесказанном вполне можно уже и остановиться, ибо и так уже ясно, что менталитет у нас весьма и весьма специфический, и имеет под собой многовековую этническую основу. Поэтому позвольте на данной «этно-ментальной ноте» закруглиться, а заодно и завершить цикл статей уходящего года, посвящённых казачьему боевому искусству, с тем, чтобы в новом, 2022 году, мы подошли к данной теме уже будучи обогащёнными знаниями об эволюции холодного оружия, и хорошо понимая её именно в контексте извечного противостояния колющей и рубящей традиций клинкового боя.
И большое спасибо нашему замечательному журналу за предоставленную возможность, и еще больших успехов в грядущем году!
Ерашов Владимир Алексеевич,
станица Старочеркасская
Всевеликого войска Донского, Россия