Что-то, что занимает наши мысли, к чему вновь и вновь возвращается наше воображение, возможно, находится где-то на другом конце света. И десять причин, сто обстоятельств, нехватка времени и избыток пространства мешают встать и пойти: увидеть, прикоснуться, пережить – для того, чтобы самому двигаться дальше.
Отправиться из Советского Союза конца 80-х на поиски могилы Брюса Ли «где-то в Америке»: чудачество, авантюра или паломничество – решайте сами.
Публикуем фрагменты из книги мастера боевых искусств Андрея Логинова «Путевые заметки непутёвого странника» (2020) о его путешествии. «Америка (Заокеанская звезда)».
Гул турбин убаюкивал, предыдущая бессонная ночь сборов и прощаний накатывалась запоздалым желанием наверстать упущенное. Пассажир поплотнее укутался в плед и задремал…
Тяжелый дальнемагистральный «Боинг» долго скользил вдоль Лонг-Айленда, как бы присматриваясь, в каком месте пронзить её не открытую ещё, не тронутую мной девственность. Густонаселенные пригороды ровными, тесными грядками маленьких, почти игрушечных домиков под нами оповестили о приближении к цели. Америка взвизгнула резиной по бетонке взлетно-посадочной полосы, тряхнула осоловевших от нескончаемого перелёта через океан пассажиров и приняла – мягко отдалась колесам приземлившегося лайнера. Америка… Нью-Йорк…
С большой вероятностью провала, с опасением оказаться непринятым и освистанным, я шагнул навстречу неизвестности. С желанием и тающей под палящим утренним солнцем Нью-Йорка уверенностью осуществить вынянченную и уже воплощающуюся мечту – поклониться могиле звезды. Поклониться звезде, сгоревшей в свете собственного жара. Звезде, явившей человечеству мир китайского воинского искусства – кунг-фу. Мир, который открыл для меня если не сокровенный смысл бытия, то, во всяком случае, верный путь его постижения. Открывшийся мне путь привёл теперь в Америку…
…Я отыскал стенд с расписанием внутренних рейсов, приценился к дистанции до Сиэтла (денег хватало на половину дороги в одну сторону), затем, от обратного, принялся вычислять ближайший к желанной цели доступный по карману пункт. Оптимальной промежуточной точкой назначения мне показался Солт-Лейк-Сити. Столица штата Юта, Солт-Лейк звал ещё потому, что в нём когда-то открыл одну из первых известных школ карате Эд Паркер – друг и телохранитель культового певца Элвиса Пресли.
Итак, вперёд, на Дикий Запад! В место смерти. Туда, откуда некуда пятиться. Где придётся биться до конца.
* * *
Мои первые выученные в Америке английские слова чётко передают характер обучения через занятия физическим трудом: существительное «shovel» – лопата, глагол «to dig» – копать. …В садовых угодьях американских домовладельцев пролетело несколько дней. После одного плотного рабочего дня я предложил собрату-землекопу заехать в школу воинских искусств. Мне хотелось познакомиться с заокеанскими коллегами и по возможности узнать у них точное место, где похоронен Брюс Ли.
Японский мастер карате Киоши Аракаки принял нас в своем доджо – небольшом зале, переоборудованном под спортивный из склада, в одном из промышленных районов Солт-Лейка. Уроженец Окинавы – родины карате – сочетал ортодоксальность взглядов, патриархальность в подходе к обучению – с поправкой на менталитет американцев – и очевидное упрощение методов обучения искусству рукопашного боя. В своем симбиозе традиций и новаторства он походил на другого мастера, патриарха карате нового времени – Масутацу Ояму. Аракаки выдал мне кимоно, и красноречивый универсальный язык техники лучше любого ограниченного эсперанто объединил нас с японским мастером. В конце тренировки, за чашкой по-дзэнски крепко взбитого пружинистым жёстким венчиком зеленого чая, я поделился своим намерением отыскать могилу Брюса Ли. Аракаки высказал сомнение в успехе моей затеи. Назвал кафе в Сиэтле, где лидеры землячества из Гонконга могли бы подсказать место погребения звезды, но тут же предупредил, что китайская диаспора держит его в секрете, опасаясь вандализма, осквернения могилы их кумира. Я принял информацию к сведению и поблагодарил за данный мне ориентир.
Пора было собираться в Сиэтл. В «Золотой дракон», где оберегают могилу Брюса, хранят память о нём. Где вскоре появлюсь я, чтобы убедить лидеров китайской общины поделиться тайной. Трех недель работы по садово-парковому апгрейду окрестностей Солт-Лейк-Сити хватало на билет до Сиэтла и обратно, оставалась ещё небольшая, но достаточная сумма для карманных, умеренно необходимых расходов.
* * *
«Золотой дракон» переваривал в своем вместительном чреве несколько компаний посетителей. Интерьер кафе не особенно гармонично сочетал вычурные элементы китайской декорации с пейзажными картинами видов Сиэтла.
Владелец заведения пришёл не сразу. Овощной салат к его появлению мы уже съели и теперь ловили палочками для еды прозрачно-скользкую «ледяную» лапшу. Приблизительно ровесник Брюса Ли – под пятьдесят, с коротко стриженным «ежиком» волос на низко посаженной в покатые, но широкие плечи, голове, невысокий, подтянутый, хозяин кафе подошёл к нам и, не спрашивая разрешения, подсел за столик четвёртым. Лао бан заметил отсутствие чайника на столе и по-китайски обронил официанту короткую фразу. Тот живо принес поднос с чайником и четырьмя чашками, поставил на стол пепельницу. Хозяин сам разлил чай по чашкам и закурил. Он не представился, не обратился с вопросом, он просто ждал, что скажем мы. Дэвид принялся рассказывать мою историю, а китаец сидел и смотрел на меня. Не испытывающе, не изучающе, без интереса, не выразительно – эдакий poker-face. Курил, слушал, кивал, отпивал чай и продолжал смотреть.
Мне оставалось только поддакивать, пространно улыбаться, чаще, чем стоило бы, отхлебывать чай, прячась за чашкой от непроницаемого взгляда человека, чье решение определяло сейчас итог всей моей поездки. Сигарета китайца вскоре истлела в глубоких затяжках, да и Дэвид закончил пересказывать мою недолгую американскую эпопею. Почему-то показалось, что сейчас прозвучит отказ. Захотелось, чтобы хозяин кафе закурил следующую сигарету, предложил ещё чаю, перешёл к расспросам – сделал что-нибудь, что отодвинет очевидный финал. Но китаец собрался уходить. Необходимость вмешаться в ход событий толкнула меня к действию. Я взял чашку китайца, выплеснул недопитый чай в тарелку из-под салата, налил из чайника свежего и двумя руками протянул чашку с горячим напитком Лао бану. Лао бан принял чай. Узкие глаза прищурились едва уловимой хитринкой. Он произнес по-китайски, затем повторил по-английски:
– На моей родине есть поговорка: голодного правильней не одаривать рыбой, а научить её ловить…
Лао Бан отпил чай, поставил чашку на стол. После взвешенной паузы последовало обращенное ко мне предложение:
– Ты проделал далёкий путь. Раз уж добрался сюда, найдешь и могилу Ли Сяо Луна – Брюса Ли. Найдёшь без чьего-либо вмешательства. Вернее, на пути тебе будут помогать, потому что ты умеешь обращаться за помощью. Я дам адрес кладбища, могилу ищи сам…
Дорога шла по лощине, выкатываясь на пологие холмы. Стелилась гладко, как весь мой путь до этой важной этапной точки. Низкие металлические ворота за полукруглой подъездной площадкой в наивном гостеприимстве зазывали распахнутыми створками. По обеим сторонам от главной аллеи раскинулись, разбитые на сектора, ощетинившиеся стелами участки некрополя. Сдержанно-просто оформленные, однотипные надгробия окаменевшими тысячами замерли в бесчисленных шеренгах своего последнего земного парада. Где-то среди них покоятся останки Брюса Ли. Где-то среди них. Но где именно?!
Минут двадцать мы катались по секторам в попытках разглядеть выделяющуюся чем-то могилу. Ажурно-пышный склеп работы искусного зодчего или богато украшенный фундаментальный саркофаг я не предполагал увидеть, но какая-то особенность наверняка должна была подчеркнуть, подчеркнуть и подсказать – похоронена звезда… Вокруг же стояли убийственно уравнивающие всех одинаковые памятники, объединенные одной номинацией – покойники. Час изнуряющего вглядывания в фамилии на табличках. Безрезультатно. Откуда-то доносится трагическая, скорбная музыка. В США на похоронах можно скорее услышать протяжно гундосящую волынку, чем оркестровое сопровождение при прощании с умершим.
Почти безотчетно я свернул в сектор, откуда били по сердцу музыкальные волны. За росстанью дорог худосочная женщина в летах копошилась на корточках внутри крохотного могильного палисадничка. Невольно (безвольно) попадая шагами в тяжёлый ритм отдаленного марша, я подошёл к ней и спросил:
– Сорри, мэм! Кэн ю хэлп ми?
Вопрос о помощи прозвучал вводным междометием, после чего логически должно последовать смысловое развитие – собственно, просьба. Но я запнулся. Запнулся оттого, что не знал, как сформулировать по-английски нужную фразу. Запнулся оттого, что по вискам били оркестровые тарелки. Запнулся от не вовремя (хотя и в такт) шарахнувшего басового барабана. Запнулся. Женщина выжидательно смотрела на меня снизу, а я в волнении пробормотал на родном языке:
– Сейчас, сейчас…
– Сынок, ты по-русски скажи…
– Вы говорите по-русски?!
Женщина выпрямилась, отряхиваясь от налипшей земли.
– Да. Мы эмигранты из Риги. Здесь похоронен мой муж. А что тебя привело на это кладбище?
– Вы, наверное, не знаете, кто такой Брюс Ли…
Мое вступление прервал утвердительный кивок собеседницы:
– Отчего ж? Слышала про актера, знаю, где похоронен… Пойдем, покажу его могилу…
Отстраненный холодок прибалтийской надменности в высохшем, до нездоровья бледном облике шествующей впереди женщины добавил торжественности заветной минуте моего паломничества.
* * *
Целовать пыльные струпья мозолей стоп с саднящими натоптышами в разбитых сандалиях не то же, что касаться губами шампунем пахнущих ног в комнатных шлепанцах…
Любое благочестивое паломничество заключает в себе, кроме прочего, избавление от гордыни – амбициозности, сквозящей грехом из праведного чувства достоинства. Каким же соблазном умножения гордыни оборачивается успешное завершение паломничества! Добраться до заокеанский звезды оказалось совсем не трудно, почти рукой дотянуться. Ну почти… А достижение звезды вдруг обернулось прелестью ощущения собственной звездности. Чур меня, чур!
Я торжествовал. Я мог заявить точно: счастье – это здесь, сейчас, и я им полон! С Шопенгауэром готов был спорить решительно, располагая весомым агрументом – ощущением счастья. Вместо марша Шопена над кладбищем, кружась, зазвучала музыка Чайковского. Его волшебный «Вальс цветов». Цветами, букетами полнился мир.
От густого куста исходил еле уловимый запах парниковой прелости. Так политые пахнут в вазоне цветы. За кустом с пригорка открывался вид на излучину водной глади. Брюсу бы место понравилось. Надгробие с прямоугольной, невысокой – до груди – стелой из кроваво-розового шлифованного гранита импонировало своим строгим лаконизмом. В верхней части стелы – портрет величиною в ладонь. «Береги энергию взгляда», – часто рекомендуют мастера единоборств. Брюс бережет энергию своего взгляда даже мёртвый, даже с портрета в черно-белом исполнении. Глаза основателя нового стиля воинского искусства скрыты солнцезащитными очками-каплями. (Позже портрет заменят на другой – больший, где Брюс будет без очков.) Под портретом – на английском и китайском языках имя покоящегося. Ниже – даты столь короткой жизни (неполные тридцать три года) и комментарий к личности усопшего:
ОСНОВАТЕЛЬ СТИЛЯ УПРЕЖДАЮЩЕГО КУЛАКА
Не актёр, не звезда – основатель стиля. На плите контрастно доминирует массивная раскрытая посередине книга из белого мрамора. Белый цвет у китайцев – цвет траура. (Позже на место похищенного белокаменного фолианта установят том из черного мрамора.) Как-то в интервью Эмир Кустурица нескромно, имея в виду прежде всего возможности собственного таланта, заявил, что кинематограф может заставить красиво сыграть даже камень. Тому, кто режиссировал композицию могилы Брюса Ли, удалось достичь подобной игры. Книга как будто не дочитана до открытой страницы – наспех перелистана и ждёт не продолжения чтения, а возвращения к вдумчивому осмыслению с первого листа. Написанное же на открытых страницах читается не как эпитафия, а скорей как девиз:
ТВОЕ ВДОХНОВЕНИЕ ВЕДЕТ НАС К ЛИЧНОМУ ОСВОБОЖДЕНИЮ
Рядом вертикальные строки иероглифов, а меж строк – символ стиля: монада с двумя дугообразными стрелками вдоль её выписанной встречными запятыми окружности. Возле книги пластиковая ваза с букетом свежих ещё, утренних ирисов. Под вазой стопка записок – послания мастеру. Сочная луговая трава вокруг могилы вытоптана ходоками до глинистых проплешин…
Умерших вдали от родных мест – принявших смерть на чужбине, на Дальнем Востоке деликатно называют «невозвратившимися гостями» и обозначают особым иероглифом.
Вдова Брюса – Линда не захотела хоронить мужа на его родине, в Гонконге. Американка шведских кровей опасалась грядущих перемен, когда Гонконг вернется под юрисдикцию коммунистического Китая. Считала, что из-за ожидаемых политических осложнений у неё не будет возможности посещать могилу безвременно утерянного любимого спутника жизни. Мне захотелось захлопнуть тяжёлую мраморную книгу, сдвинуть плиту и исправить несправедливость – освободить того, кто повел всех нас к личному освобождению. Освободить, вернув ему возможность перезахоронения. Возможность упокоиться в земле предков – в скалисто-глинистом песчанике Гонконга. В конце концов, я был готов сам перевезти останки Мастера, как перевезли когда-то из Парижа в Варшаву сердце Фредерика Шопена.
…Словно сматывая в изначальный клубок окончившуюся у заветной цели путеводную нить, на обратной дороге мы заехали в «Золотой дракон». Хозяин кафе сидел за столиком вместе с пожилой солидной парой азиатской внешности. Нас встретил тот же непроницаемый взгляд. Той же хитринкой блеснули его глаза, когда по моему виду стало ясно – могила найдена. Или китаец не сомневался в успехе моих поисков? Лао бан встал, сделал шаг в нашу сторону…
* * *
P.S. Пройдут насыщенные событиями годы, я привезу в Гонконг команду воспитанников для участия в мировом первенстве по восточным единоборствам. В представительном турнире нам удастся завоевать первое место. Заслуженно вкушая лавры победителей, вечером мы прогуляемся по многолюдной по-азиатски набережной Гонконга и встретимся с бронзовым Брюсом Ли. Памятник на китайской Авеню Звезд запечатлеет непревзойденного мастера-актера в любимой боевой стойке – порыве, совершенная грация которого, по выражению корреспондентов, «заставила бы танцовщика Нуриева выглядеть на сцене водителем грузовика». Памятник человеку-легенде, всегда готовому защитить слабых, наказать зло или блестяще сыграть геройскую роль…
