Казаки – могучее и устрашающее войско. Многие любители казачьего уклада и истории с удовольствием приводят слова Наполеона (?!): дайте мне десять тысяч казаков и я завоюю весь мир. Правда, при этом они аккуратно опускают тот факт, что в рядах более полумиллионного войска французского императора, вторгшегося в Россию, казаков было и более (увы) десяти тысяч, из тех, кто служил польским панам. То, что у Наполеона в России получилось всё неудачно, мы все знаем. А вот казаки на память об этой неудаче подарили Парижу и Франции слово «bistro», что для русского уха не требует перевода и обозначает нетерпеливый казачий аппетит.
Существует множество разных версий появления на границах Российской империи (часть читателей сейчас захлебнётся от негодования, воскликнув: «Гораздо раньше!») этой во многом уникальной силы. Не будем принимать ничью сторону. Скажемвзвешенно: государство российское, русские цари очень грамотно распорядились уже сформировавшейся действительностью – казачьим образом жизни и воинской силой.
Если хотите, американцы кроме своего гимна (кто же в нём не узнает «Хазбулат удалой»?) у нас украли, ой, то есть позаимствовали, и идею для своей национальной гвардии. То есть, постоянной такой, полуказарменной подготовки гражданского населения к участию в чрезвычайных ситуациях, гражданских волнениях, боевых действиях. Взять-то взяли, но в ослабленном варианте. В США национальные гвардейцы имеют множество льгот – налоги, страховки, повышенные пенсии, почти вдвое более дешёвый бензин и так далее. За это они отдают государству неделю в месяце и месяц в году. За многими закреплены различной сложности образцы техники, которые они в этом режиме и обслуживают.
В боевых действиях за рубежом национальная гвардия до Вьетнамской войны участия не принимала, но после серьёзной критики её стали в некоторых случаях направлять и в другие страны.
С казаками всё происходило не так с самого начала. Они, по сути, жили на границе. В любом случае там, где враги могли появиться и появлялись. У них была своя демократия – избирались атаманы различных уровней, решались вопросы с выделением земельных наделов. Заметим, что селились они, или им дозволялось селиться, на богатых землях. Все казачьи войска Империи общим количеством одиннадцать хозяйствовали на лакомых местах. Понимая опасность пограничья, они были готовы дать отпор в любое время, для чего умело владели пикой, кинжалом, шашкой, винтовкой, приёмами рукопашного боя и даже плетью. Это была общность людей, знавших друг друга с детства, накрепко переплетённая родственными и дружескими связями, которая жила рядом и воевала вместе. Надо сказать – здорово воевала, «бистро».
Наш первый рассказ о казачьем боевом искусстве будет о шашке. Слово специалисту.
Николай Смирнов
История шашки: от «сашхо» до русского волчка
Изучая казачье боевое искусство, дабы не грешить против истины, прежде всего необходимо обратиться к «шашечному изначалию». То есть, на кавказскую родину шашки. С тем, чтобы проанализировать историю её возникновения и развитие в контексте кавказского вооружения вообще. И только после этого мы сумеем понять тот феноменальный факт, каким именно образом национальное оружие, в общем-то, не самого большого по численности народа, в конце концов стало доминирующим. И ни много ни мало, на целой шестой части земного шара.
Разгадка этого феномена кроется в том историческом обстоятельстве, что в силу своего геополитического расположения Кавказ всегда – всегда! – был, мягко говоря, очень и очень неспокойным регионом, находящимся в ареале влияния и борьбы различных даже не просто стран, но целых мировых цивилизаций. Вследствие этого, все населяющие Кавказ народы толк в оружии всегда весьма и весьма знали. И неслучайно упоминание о кавказском оружии можно найти даже… в скандинавских сагах, согласно которым легендарный оружейник Вилланд почерпнул часть своего оружейного искусства именно у нас. То есть на Кавказе, и в первую очередь на Северном, где мы имеем честь проживать.
Так что на Северном Кавказе ещё с античных времен оружие умели изготовлять мастерски. И никак не менее мастерски оружием владеть. Причем, даже тогда, когда население кавказских гор и предкавказских равнин в силу различных исторических причин этнически изменялось, традиция оружейного мастерства всё равно сохранялась у новых северо-кавказских народов. Да при этом ещё и неизменно совершенствовалась. В результате родилась эта самая «сашхо» («сешхо», «сэшхуэ»), прочно и навсегда отправившая в небытие различные сабли турецко-персидского образца. И это всё на Кавказе, который традиционно в ареале влияния Востока. Если не сказать, что порой вообще являлся его частью.
Тем не менее, в плане развития клинкового оружия с появлением «сашхо» это восточное влияние плавно сошло на нет. Да что там восточное влияние, если при этом отошли на задний план даже собственные доморощенные (в смысле рожденные дома) кавказские сабли! Вот такое вдруг получилось чудо.
А ведь были же на Кавказе и сугубо кавказские сабли – комбинирующие в себе сабельное рубящее лезвие с гранённым штыковидным наконечником, предназначенным для пробивания защитных доспехов. По сути, это был вариант как бы слегка распрямленного гибрида «шамшира» с «кончаром», что в любом случае, с полным на то правом, могло претендовать на роль сугубо кавказского национального оружия. И, кстати, если слегка пофантазировать, то неизвестно, по какому пути пошло бы развитие европейского клинкового оружия, попади эти предназначенные как для рубки беспанцирной пехоты, так и для пробивания панцирных всадников сабли в руки европейских рыцарей вместо шпаг.
И вот появилась «сахшо», и «шамширо-кончар» постепенно исчез. Причём заметьте, исчез в тех условиях, когда практически каждый кавказский воин был латником. Это, как минимум, свидетельствует о том, что боевые свойства нового оружия оказались вне всякой конкуренции. Собственно, именно это обстоятельство и послужило причиной тому, что кавказский «сашхо», шашка, с 1838 года официально стал уставным оружием сначала казачьих войск, а потом и всей русской армии.
К сожалению, как именно выглядел тот легендарный шашечный прародитель, «сашхо», мы не знаем. А вот настоящую кавказскую шашку узнаем всегда и с первого взгляда.
Что сразу же бросается в глаза на кавказской шашке? Её рукоять уходит в ножны по самую головку, оставляя наружу только навершие (по-казачьи «гусёк»). Именно за него шашку из ножен и извлекают.
Не вдаваясь (пока) в плюсы и минусы такого способа укладки клинка, отметим, что традиция бережного укрывания оружия, как таковая, вообще полностью соответствует кавказскому менталитету. Обуславливается она особенностями местного климата, где «горы-море-степь» и всё практически сразу. Отсюда и шашка в ножнах вместе с рукоятью, и ружьё за спиной в меховом чехле, и заряды на груди в газырях. В общем, всё как нельзя лучше соответствует известной поговорке: «что подальше положишь – поближе возьмёшь». В том смысле, что получше упакуешь – сохранней будет.
Немого отвлекаясь от «шашечной» темы позвольте заметить, что, глядя на подобные рисунки адыгских (или черкесских) воинов, становится понятным, почему украинских казаков называли именно «черкесами»…
Вернувшись к шашке, отметим ту немаловажную деталь, что руки кавказского воина надёжно защищены кожано-кольчужными рукавицами. Видимо, на начальных периодах развития шашки, до тех пор, пока стратегия шашечного боя окончательно не утвердилась в формуле «налетел-порубал-улетел» (по сути, сводясь к одному удару), именно так горцы и компенсировали отсутствие на шашке каких-либо защищающих кисть приспособлений. Впоследствии, после отказа от защитных доспехов, роль защиты руки стали играть обшлаги черкески. Пошитые из крепкого сукна или какой-иной плотной ткани (иногда с нашитой кольчужной сеткой), они специально имели закругленную форму и, отворачиваясь, более-менее надёжно прикрывали кисть. При этом плотная ткань черкески если от прямого удара и не защищала, то с защитой руки от скользящего вполне справлялась.
Теперь о способе ношения шашки. Дело в том, что такая, казалась бы, нехитрая деталь как способ ношения оружия (ну чего там такого особого, повесили его лезвием вверх или вниз?) неожиданно сыграла главенствующую роль, предопределив дальнейшую судьбу оружия.
Так уж получилось, что вкупе с оптимальными для холодного длинно-клинкового оружия размерами (а касаемо кавказской шашки это всегда не больше метра) такой способ носки позволял извлекать шашечный клинок всего лишь одним резким движением. Причём извлекать без развода рук в стороны, что было бы неизбежно в случае извлечении сабли. При этом, после извлечения шашки её, во-первых, не надо было разворачивать лезвием к противнику (она оказывалась к нему и так уже развёрнутой), а во-вторых, шашку совсем необязательно было высоко поднимать над головой для нанесения удара, так как её небольшой вес вполне позволял нанести полноценный удар практически из любого положения.
То есть, ещё раз: заносить руку с шашкой высоко над головой для того, чтобы, как в случае с тяжёлой саблей, присовокуплять к мускульной силе удара ещё и вес самого оружия – для шашки было абсолютно ни к чему. С чем, увы, и столкнулась на Кавказской войне русская армия, удручающе и стабильно неся потери в скоротечных сабельных схватках с горцами.
Кроме того, извлекая шашку перед собой, горец (а также казак) уже тем самым автоматически ставил защиту, которая тут же, без каких-либо излишних действий типа занятий исходной стойки, молниеносно переходила в атаку. Плюс ко всему, настоящая кавказская шашка имела ещё и вовсе диковинный способ извлечения: она могла извлекаться… даже вниз! Да, да. Именно так. Не вверх, а вниз. То есть тогда, когда левая рука приподнимала и наклоняла ножны, шашка вполне могла выниматься резким движением вниз и вправо. После чего моментально следовало движение по нисходящей вверх: как правило, направленное в незащищенную нижнюю часть корпуса противника, со всеми вытекающими отсюда для него последствиями.
Отметим, что такой же способ ношения клинкового оружия лезвием вверх (но только не на перевязи, а за поясом) кроме кавказских горцев, а впоследствии и казаков, успешно практиковали японские самураи. А уж кто-кто, а они-то толк в быстром извлечении оружия ох, как знали. Не зря в Японии существовали даже целые школы боевых искусств, посвященные именно технике скоростного обнажения клинка. Так что, по нашему глубокому убеждению, легендарная самурайская катана и наша отечественная шашка – есть два вида оружия, принадлежащие к одному классу. Причем к классу высокому.
Вот такими замечательными свойствами обладали высококлассные шашки Кавказа. Но даже среди них были самые ещё более классные, с полным на то правом претендовавшие на звание лучших среди лучших. Назывались они гурда и волчок.
Начнём по порядку.
Мы абсолютно уверены, что любой человек, который хоть краешком знаком с историей отечественного холодного оружия, наверняка не раз слышал это гортанное и по-восточному загадочное слово: гурда. Впрочем, даже в том случае, если к оружию человек полностью равнодушен, но в тоже время он не равнодушен, например, к русской классической литературе, то с упоминаниями о гурде он всё равно сталкивался. Хотя бы у Лермонтова. Вспомним, к примеру, диалог Казбича с Азаматом: «…и шашка гурда, приложи в руку – сама в тело вопьётся…».
Точнее характеристики этому великолепному оружию, чем привёл кавалерийский офицер Лермонтов (кстати говоря, не только великий поэт, но ещё и преотличный рубака), и нарочно не придумаешь. Она действительно такова, что «сама вопьётся». То есть, обладает выдающимися боевыми качествами. Всё в ней идеально. И вес, и размеры, и кривизна, и балансировка.
Впрочем, подобными идеальными качествами на Кавказе обладала не только одна лишь гурда. Была на нём ещё одна, не менее знаменитая шашка, затейливо называемая горцами «терс-маймал» («маймон», «маймун»), а русскими – просто волчок. Поскольку именно эти два типа шашек сыграли ключевую роль в истории развития русского холодного оружия, без рассмотрения гурды с волчком нам дальше никак не обойтись.
Характеризуя боевые качеств гурды, прежде всего, необходимо отметить один факт: «впивалась» она не только «в тело», потому как изначально была ориентирована на то, чтобы суметь «впиться» в тело, даже защищённое панцирем или кольчугой. И это далеко не архаизм, поскольку в отличие, скажем, от России, где защитные доспехи ушли в небытие вместе с семнадцатым веком, на Кавказе они применялись ещё и во второй половине века девятнадцатого. А кое-где сохранились даже до начала двадцатого. Так что вопрос прорубания доспехов, так же, как и вопрос наличия способного на это оружия, на Кавказе долго ещё были актуальными. Правда, если можно так выразиться, исключительно на своём внутрикавказском уровне.
На уровне же повыше (например, в противостоянии войска имама Шамиля с Русской Императорской армией) со временем, в полном соответствии с техническим прогрессом, полностью сработала известная поговорка о полковнике Кольте, уравнявшем шансы сильных и слабых. То есть, под напором нарезных пуль, выпущенных из многозарядного оружия, кавказские воины доспехи носить перестали (вопрос же, почему это произошло так поздно мы оставим без комментариев). Соответственно, раз исчезли латы, то отпала нужда и в их пробивании. Правда, при этом осталась нужда в пробивании… бурки.
Дело в том, что бурка – она только на первый взгляд просто одежда. На самом деле она с античных времен (что отмечали ещё аргонавты) применялась и как своеобразный боевой доспех, отлично защищающий, например, от стрел. При этом от скользящих сабельных ударов бурка предохраняла просто великолепно. А раз так, то и оружие против неё должно было быть способное не столько к мощному прорубанию, сколько к «нежному» рубяще-секущему прорезыванию. Иными словами, по своим тактико-техническим характеристикам оно должно было быть изящнее и легче доспеходробительной гурды.
Именно про такое оружие кавказская, не лишенная восточной поэтики, поговорка гласит, что «настоящая шашка легка как пёрышко, гибка как лоза и остра как бритва». И такая шашка появилась! Свои же «перьевые» и «лозовые» способности она наглядно демонстрировала, преспокойно укладываясь в согнутом состоянии… в обычное сито. А что касаемо бурки, то её она перерубала (или пересекала?) даже свернутую в валик.
Называлась она тоже весьма интересно. В то время как русские незатейливо именовали эту шашку просто волчком, её официальным кавказским названием было звучное наименование терс-маймал, что в различных транскрипциях восточных языков означает целый спектр понятий от «благословенного щита» до… «ревущей обезьяны». К «обезьяне» и к тому, почему она «ревущая», мы ещё вернемся. Пока же отметим, что в отличие от классической гурды, эта шашка отличалась, прежде всего, весом, обусловленным меньшей толщиной клинка, более глубокими и частыми долами, а значит и меньшей пробивной мощью.
Подчеркнем ещё раз, что если (с определённой долей условности) гурду можно было отнести к оружию, изначально предназначенному для пробивания доспехов, то терс-маймал для этого уже никак не годился. Прорубить кольчугу он уже никак не мог. А вот просечь, прорезать бурку, а заодно и распластать человека – запросто. Да ещё и со специфическим свистом, который, якобы, напоминал рев той самой обезьяны.
Хотя то, откуда на Кавказе в те времена знали, как именно ревут обезьяны, для нас, по большому счету, загадка…
Во всем же остальном терс-маймал от гурды ничем особенным не отличался.
И конфигурация клинка примерно та же. И конструкция эфеса практически совпадает. И носили их одинаково. И даже… обе они одинаково изящны какой-то своей особенной хищно-первобытной красотой. Разве что одна из них чуть помощнее другой, да и то, надо сказать, далеко не всегда, потому как существовали и гурда облегченная, и терс-маймал утяжелённый, более мощный. Так что функциональная разница двух этих типов оружия, особенно в последней четверти девятнадцатого столетия, стала настолько условной, что зачастую их названия стали произноситься слитно. Шашка гурда-волчок, мол – подразумевая под этим просто очень качественное оружие специфического кавказского образца. Но вот то, чем эти два типа стопроцентно различались – так это своими клеймами. Без этой интересной истории наш рассказ о кавказских шашках невозможен.
На гурде клеймом служили так называемые «челюсти», а на терс-маймале «волчок». При этом «челюсти» являлись ничем иным как гербом итальянского города Генуя, а «волчок» – символом германского Пассау. Естественно, сразу возникает резонный вопрос: причём на Кавказе эти сугубо европейские Пассау-Генуи? Почему клеймами знаменитого кавказского оружия служили именно гербы этих городов? А не, допустим, тамга шамхала Тарковского или ещё чего-либо в этом духе? Ответ кроется в том, что имея много даже не столетнюю, а тысячелетнюю традицию изготовления превосходного холодного оружия, Кавказ, тем не менее, не имел своей широко развитой металлургии.
И не то, чтобы на Кавказе руду не добывали – добывали, конечно. Только вот таких крупных оружейно-промышленных центров, как, например, Тула или Златоуст, не было (те же знаменитые Кубачи, при всём к ним уважении, сопоставимых со Златоустом масштабов не имели). Коль скоро не было своей централизованной горно-металлургической промышленности, а потребность в оружии была всегда (например, для той же войны с Россией), значит, его всё равно надо было делать. И тут на помощь горцам Кавказа охотно пришёл… Запад. Это теперь для террористов «Стингеры» и «Джавелины» поставляют, а в то время вполне можно было обойтись нарезными штуцерами и сталью для горских клинков. Вот и приходилось кавказским оружейникам выковывать своё превосходное оружие как из местной, так и зарубежной стали. И в первую очередь – австрийской и германской. Из генуэзской, которая создала своё металлургическое, ориентированное на Восток производство, клеймя австро-итальянскую сталь своими гербовыми «челюстями» с надписью между ними «Генуя». И германской, где гербовый «волчок» города Пассау ставила на свою восточную продукцию знаменитая фирма «Золинген». При этом по масштабам поставок и соотношению цена-качество европейские стальные технологии явно победили азиатские, оставив дамасским и прочим булатам разве что роль экзотических реликтов.
А поскольку вся эта западноевропейская сталь качества была действительно первоклассного, то с её клеймами произошло то, что сейчас назвали бы «пиратством». Их начали вовсю ставить на откровенном «контрафакте». Примерно так же, как в Перестройку лейблы с притягательными зарубежными названиями лепились на джинсовую «фирмУ». С той лишь разницей, что кавказские оружейные «цеховики» даже из своей местной стали оружие делали всё равно очень и очень хорошее. Так то из местной, а уж из импортной-то…
В общем, в девятнадцатом столетии бренды «настоящая гурда» и «настоящий волчок» (что, по сути, означало кавказские шашки, изготовленные из европейской стали) стали считаться эталонным знаком качества. При этом даже в том случае, когда сталь была, скажем мягко, не совсем европейской, а шашка, тем не менее, всё равно получалась добротная, кавказский мастер с чистой совестью ставил на неё «импортное» клеймо. Правда, понимая его весьма и весьма своеобразно.
Например, то, что «волчок» это именно волк, а никакой другой хищник, кавказский оружейник, глядя на схематичное, вырубленное зубилом другого такого же аульного кузнеца изображение, не всегда и догадывался.
К никакой литературе на эту тему, по понятным причинам, он обратиться не мог. Потому и рубил уже своим зубилом на своей шашке именно так, как ему привиделось. А в результате…
В результате однажды получилось так (оговоримся сразу, что это всего лишь одна из существующих версий), что один из мастеров рассмотрел в этом зверино-схематичном клейме изображение… «нелепой обезьяны». Которая на ряде кавказских языков звучит именно как «терс маймал». Потом кто-то кому-то сказал, что «терс» это никакая не «нелепая», а «ревущая». А потом и вовсе возникла версия, что раз «терс» по-персидски означает щит, значит и «маймал» означает отнюдь не обезьяну, а понятие «благословенный». В качестве доказательства (и не без оснований) утверждалось, что таким «благословленным щитом» как великолепная кавказская шашка всегда можно надёжно защититься, успешно одолев любого ворога.
Впрочем, с золингеновским волчком связаны и ещё более романтичные легенды. Якобы один из знатных французских рыцарей (!) по имени Анри Монморанси (Henry Monmorancy, инициалы «НM») во времена крестовых походов какими-то неведомыми путями попал на Кавказ. Его родовым гербом был «волчок» с инициалами «HM», значит, выходит, именно этот герб был изображен как на его мече, так на клинках его многочисленных оруженосцев и прочего пришедшего с ним воинства. И якобы потом именно эти мечи (естественно, из превосходной европейской стали) горские кузнецы стали успешно перековывать в шашки. Соответственно тот, кому доставался терс-маймал, на клейме которого красовался не просто волчок, а ещё и инициалы «HM» вкупе с маленькими крестиками, автоматически становился обладателем не только прекрасного оружия (это само собой разумеется), а ещё и, как минимум, древнего, восходящего к крестоносцам, раритета.
С клеймами гурды метаморфозы были попроще, потому как серповидные изображения челюстей с зубцами мог нанести практически любой человек, даже не будучи специалистом в области работы с железом. Но проблема была в другом. В написании между челюстями слова «Genua», смысл которого далеко не всякому кавказскому оружейнику был понятен. Вот и писали они на клинках, что бог на душу положит. Причем зачастую, надо заметить, на весьма добротных клинках, которые в «импортном лейбле» для рекламы своих качеств никак не нуждались. Но «челюсти» на гурду всё равно упорно наносились, при этом зубилами горских мастеров старательно высекалось бессмысленное сочетание букв условно-латинского начертания. Мол, кому надо, тот поймёт…
Впрочем, ещё раз скажем, на боевых качествах кавказских клинков все эти «контрафактно-пиратские» дела особо не сказывались. И пусть местная сталь, выплавленная кустарным способом из накопанной рядом с горным аулом руды, по своему качеству и отличалась от стали заводов фирмы Золинген, выкованная в этом же ауле шашка по своим боевым качествам всё равно получалась куда лучше «блюхеровской» немецкой сабли или австрийского палаша. По крайней мере, для одного смертельного удара уж точно годилась. А большего, по большому счёту, за один бой от шашки и не требовалось.
Вернёмся теперь к истории именно гурды. Даже неспециалистам понятно, что подобное совершенное оружие могло появиться исключительно в результате длительной эволюции. Причём эволюции, протекающей в условиях многовековой воинской традиции. То есть только там, где оружие традиционно являлось частью жизненного уклада. Именно так всё оно на Кавказе и в Предкавказье и было.
По вопросу же происхождения названия гурды существует много версий. Ряд из них сводится к тому, что именно с криком «Гурда!» (что на ряде кавказских языков означает «смотри») кто-то кого-то зарубил. Кто-то сводит гурду к «гор-до», что семантически означает понятие, соответствующее «властелину мощи». А кто-то к горным аулам со сходными названиями. И вполне возможно, что все они в той или иной степени правы. Мы же больше склоняемся к, условно говоря, древнеперсидской версии происхождения названия, что отнюдь не лишено оснований, поскольку именно иранская цивилизация в определённой степени является родственной скифо-сарматской. А раз так, то тот факт, что по-древнеперсидски слово меч звучит как «кардА», заставляет нас как минимум задуматься. А задумавшись, вспомнить о первых в мире тяжеловооруженных всадниках, являющихся прообразом рыцарства – сарматских катафрактариях, а также об их первых в мире длинных мечах, называвшихся «картА». Семантическо-фонетическое созвучие: сарматская «картА», древнеперсидская «кардА» и кавказская «гурдА» – не выглядит делом случайным. Но как оно на самом деле было – кто скажет со всей определённостью?
Бесспорно вот что: кавказская, а впоследствии и казачья шашка ведёт свою славную историю с античных времен. И являет собой настоящий венец оружия рубящей традиции. Идеальный.
Точнее характеристики этому великолепному оружию, чем привёл кавалерийский офицер Лермонтов (кстати говоря, не только великий поэт, но ещё и преотличный рубака), и нарочно не придумаешь. Она действительно такова, что «сама вопьётся». То есть, обладает выдающимися боевыми качествами. Всё в ней идеально. И вес, и размеры, и кривизна, и балансировка.
Заносить руку с шашкой высоко над головой для того, чтобы, как в случае с тяжёлой саблей, присовокуплять к мускульной силе удара ещё и вес самого оружия – для шашки было абсолютно ни к чему.
Такой же способ ношения клинкового оружия лезвием вверх (но только не на перевязи, а за поясом) кроме кавказских горцев, а впоследствии и казаков, успешно практиковали японские самураи. А уж кто-кто, а они-то толк в быстром извлечении оружия ох, как знали.
Текст: Владимир Ерашов,
Федерация казачьих воинских искусств Всевеликого войска Донского
