И это было именно так. Именно «вон!», в том смысле, что «в сторону». Правда прозвучала эта долгожданная и для многих уже давным-давно очевидная команда в не таком уж и далёком от нас 1881 году (отметим, пришедшемуся в аккурат на эпоху бурного рассвета многозарядного оружия), ну а предшествовала ей, как и всегда в России и заведено, долгая и долгая история.
Началась же эта история ещё где-то в начале семнадцатого (а возможно, что и в начале шестнадцатого) столетия, когда одному воину из адыгов, пришла в голову новаторская мысль сделать и без того длинный нож «сашхо» ещё подлиннее.
А сделав, потом ещё и вложить его полностью в ножны включая рукоятку и непривычно подвесив сбоку лезвием вверх, а затем прогуляться с таким необычным оружием, например, по густо заросшей горной тропе. Ну а то, что оружие при этом меньше цеплялось за заросли, его скрытая в ножнах рукоять оставалась чистой и сухой, а в случае необходимости клинок резко извлекался наружу, причем извлекался без горизонтального размаха рук и, тем самым, сразу же оказывался готовым в бою, ему, этому горному воину, видимо весьма понравилось. Ну, а за ним понравилось и всем его коллегам по воинскому цеху, а там пошло поехало…
Сначала по Кавказу, потом по предкавказью, а затем и по прилегающему к нему Тихому Дону. В результате первое русское (в том смысле, что «не кавказское») упоминание о шашке относится к 1613 году, когда на Успенском соборе собранном для выбора нового царя всея Руси, донской атаман Феофилакт Межаков положил на стол грамоту Михаила Романова и якобы накрыл её своей казачьей шашкой, тем самым прекратив изрядно затянувшуюся «избирательную кампанию». Причем во многих источниках мы находим упоминание не о сабле, а именно о шашке, хотя, справедливости ради отметим, что некоторые из них упоминают всё-таки саблю, а некоторые и вовсе шапку (из-за эффекта созвучия «шашка» – «шапка»).
Так ли оно было или нет, но слово «шашка» в 1625 году упоминает в своих описаниях оружия черкесов некий итальянец Джованни де Лука, из чего можно сделать вполне закономерный вывод о том, что уже и в эту, самую, что ни наесть «шпажечно-рапирную» эпоху, она уже была известна не только в России но и европейскому зарубежью. Кстати говоря, поскольку именно на этот год приходится начало действия знаменитого романа «Три мушкетера», то чисто гипотетически можно предположить, что окажись королевские мушкетёры каким-то образом в наших краях, то здесь они вполне могли бы скрестить свои шпаги с шашками (и как можно смело предположить, с откровенно невесёлым для себя исходом).
Но если донское казачество было знакомо с шашками ещё со времён Смутного времени (шашка атамана Межакова), то для Московии и пришедшей к ней на смену Российской Империи, она ещё очень и очень долго оставалась всего лишь «диковинной саблюкой без крыжа». Ну не понимали российские военные деятели всей прелести этого замечательного оружия, и всё тут… а может время тогда такое было? Плюс ко всему гипертрофированное отношение имперской эпохи к воинскому внешнему виду, потому как, скажем, с мундиром екатерининских времен, чисто эстетически шашка сочеталась, откровенно говоря, неважно. Не в пример прямой как напомаженная коса на парике шпаге или палашу.
В общем, как бы там не было, но получилось так, что первыми официально на шашку, как род войск перешли именно казаки. Причем произошло это замечательное событие ещё в 1838 году. Именно тогда казачьи части Российской Империи, взамен тяжелой и абсолютно неприспособленной к казачьей жизни сабли с вычурным эфесом, получили долгожданные шашки «азиатского образца».
Справедливости ради отметим, что кроме собственно казаков, на четыре года раньше (в 1834 году) шашку получили ещё и драгуны Нижегородского полка.
Отличительной особенностью данной шашки являлось наличие на ножнах специальных креплений для штыка, потому её еще называли «солдатской». Как можно смело предположить, произошло всё это в порядке эксперимента, который, по всей видимости, особо выдающимся результатом не увенчался, вследствие чего вся остальная кавалерия Русской Императорской армии (за исключением казачьих частей!), при этом оставалась исправно вооруженной старыми саблями и палашами, как оно ещё было во времена Наполеоновских войн. И вот она, под овеянными ратной славой знаменами и под руководством отцов-командиров помнящих еще Бородино, облаченная в свои красивые мундиры с эполетами и кивера «с пёстрыми значками» вступила в новую войну. На этот раз Кавказскую, а там…
А там, вместо французов в ещё более изящных мундирах, с саблями, а то и со шпагами в руках, нашим русским кавалеристам пришлось столкнуться с горцами в лохматых папахах, вооруженных хищно сверкающими и удручающе быстро мелькающими шашками. Причем столкнуться в условиях затяжной войны, где не было ни одного крупномасштабного Бородинского сражения, зато было много скоротечных схваток, вся батальная стратегия которых укрывалась в незамысловатой формуле: «налетели – порубали – улетели».
И первое что сделали кавказские фронтовики (по крайней мере, те из них кто мог себе это позволить), так это убрали с глаз долой всё своё очень красивое и столь же бесполезное в условиях горной войны обмундирование, облачившись в практичные черкески, бурки и папахи. Да и вообще, в плане обмундирования на Кавказской войне, порой доходило до такого неслыханного демократизма, что, например, драгунам вышеупомянутого Нижегородского полка, в полевых условиях полуофициально было разрешено вместо уставных сапог носить удобные кавказские ноговицы, пошитые по типу казачьих ичиг, вместо тесного мундира просторные рубахи, а вместо киверов кепи с солнцезащитными назатыльниками.
Так это имперская, славящаяся своим консерватизмом армия, ведущая на тот момент боевые действия, по большому счету, за пределами своего государства (ибо южнее Екатеринодара России ещё не было), что же тогда было ожидать от кавказского казачества, бывшего на этой войне, практически, у себя дома?
Потому и говорили горцы про линейцев (то есть казаков живущих и воюющих на «Кавказской линии»): «что они те же самые черкесы – только русские». При этом шашки и кинжалы казаков и так уже давно были кавказскими, поскольку от горцев они перенимали не только одежду, но и, естественно, их оружие, прекрасно осознавая его несомненные преимущества перед официальным армейским вооружением.
И так уж получилось, что, воюя на КАВКАЗЕ против шашек «КАВКАЗСКОГО» образца, казаки действовали шашками образца «АЗИАТСКОГО» ибо именно так считалось официально согласно уставу 1838 года.
Практическая же разница между этими двумя видами оружия заключалась в следующем. В более усложненной конструкции рукояти и в чуть большей кривизне клинка военно-уставного «азиатского образца» по сравнением с шашкой Кавказа, и это при том, что «коренная азиатка» (то есть шашка которой пользовались в средней Азии), наоборот, по сравнению с «шашкой азиатского образца» имела клинок более спрямлённый.
Впрочем, это различие между уставной «шашкой азиатского образца» и «коренной азиаткой» (назовём её так) было не единственным. Дело в том, что азиатские шашки, с полным на то правом можно назвать параллельным видом «шашечной эволюции», поскольку, хотя своё происхождение они и ведут как порядочной шашке и положено от «длинного ножа», только ножом этим для них являлся не традиционный кабардино-черкесский «сашхо», а малоизвестный афгано-пуштунский «хубер».
В результате, будучи изначально оружием сугубо восточным, «коренные азиатки» получились более прямыми и с несколько иной конструкцией ножен, на которых они имели два кольца для подвешивания.
Впрочем, сколь заметного следа в истории шашек они не оставили, поскольку даже знаменитая Дикая дивизия, состоя как из горцев так и из уроженцев среднеазиатского региона, предпочитала воевать не столько родными для себя «коренными азиатками», сколько обычными казачьими шашками. То есть шашками, к открытым рукоятям которых, вместо взращенного из афганского «хубера» слабоизогнутого, крепился проверенный и в меру изогнутый клинок, по типу отлично зарекомендовавшего себя кавказского «волчка». И в своём предпочтении, они были полностью солидарны как с казаками, так и со всей Русской Императорской армией.
Касаясь темы военно-уставных «азиаток» нельзя обойти вниманием тот вопрос, а почему она именно так называлась? Откуда (да ещё и на официальном уровне!) взялось столь неожиданное название у табельного оружия Русской императорской армии, к Азии, как таковой отношения, по крайней мере, в начале девятнадцатого века, никак не имеющей?
Ответ оказался, действительно, неожиданным. Выяснилось, что по мнению военных чиновников того времени, термин «азиатского образца» относительно шашки был синонимом понятия «образца некавказского». В том смысле, что поскольку кавказские шашки того времени были сплошь утопленными в ножнах, а азиатские клинки хотя и относились (с долей условности) шашкам, при этом всё же вставлялись в ножны стык встык как «нормальное» оружие.
Возвращаясь к кавказской шашке отметим, что изначально она укладывалась в ножны полностью как в пенал, вплоть до головки эфеса плотно закупоривая им полость, что, как минимум, влекло за собой ряд преимуществ. Например, надёжно обеспечивало защиту рукояти от грязи и влаги. Но в тоже время, подобный способ укладки оружия, мало способствовал его скоростному извлечению, потому как одно дело сразу обхватить ладонью и дёрнуть пятнадцатисантиметровой эфес, и совсем другое, выдернуть из ножен шашку, ухватив её лишь за небольшой выступ «гуська». Впрочем, это дело тренировки.
Но как бы там не было, потому ли, или по каким-нибудь иным причинам (например, соображениям сугубо эстетического характера), но военное ведомство России в 30-х годах девятнадцатого века, предпочтение отдало всё-таки «азиатскому образцу» подразумевая под этим, прежде всего, открытость рукояти.
При этом изучая историю шашки, анализируя общую схему её эволюции, невольно спотыкаешься наталкиваясь на «шашку Туркменского конного дивизиона обр. 1895 года».
Ну никак она на полноценную шашку не тянет, если не сказать откровенно, что напрочь переворачивает все наши представления об эволюции шашечного дела. И по конструкция она – самая натуральная восточная сабля, и носилась она чисто по-сабельному лезвием вниз, и на официальную шашку «азиатского образца», ничем даже близко не похожа. Однако, поди ж ты… хоть и «Туркменского конного дивизиона», но всё же именно «шашка»!
И для того, чтобы понять, что же именно из себя представляли эта непонятная «шашка», нам необходимо произвести небольшой исторический экскурс в среднеазиатский регион, который (напомним), в те времена именовали «Туркестаном».
После присоединения этой огромной, состоящей из множества полуфеодальных ханств, территории к Российской Империи (надо сказать, что присоединения если и не совсем бескровного, то уж, во всяком случае, «безгеноцидного») русская власть стала проводить на ней свою национальную политику. И хотя эта политика, естественно, была самой, что ни наесть Имперской (а какой она ещё могла быть?), она всё равно в корне отличалась от того хищнического колониализма, который процветал и считался нормой в те времена. Ну, а раз русская политика была не хищнической, значит она, как минимум, требовала уважительного отношения к населяющим Туркестан народам, и особенно к их национальным элитам.
При этом положительный опыт работы с элитами присоединяемых территорий, Россия уже имела. Не проводя никакой насильственной русификация, а тем более ассимиляции (о геноциде же здесь – просто и говорить как-то неуместно), русская власть предоставляла возможность самым влиятельным представителям местных элит (то есть ханам, бекам, баям и т.п.), самым ненасильственным путем попасть под обворожительное влияние Российской цивилизации, привлекая их на… свою воинскую службу.
Причем службу почетную и, естественно, в самых, что ни наесть элитных подразделениях. Ведь что для менталитета восточного человека может быть почетнее всего? Да, прежде всего, быть при значимой должности у сиятельной особы! Вот они и были при августейшей особе государя-императора, потому как специально для этого был создан, например, лейб-гвардии Кавказско-горский полуэскадрон. И это в условиях нешуточной Кавказской войны! Ох, и мудра была российская власть… ох мудра…
Для Туркестанского же края, ввиду огромности его территории, а соответственно и многочисленности местной элиты, идя в русле этой национальной политики, дело одни лишь полуэскадроном не ограничилось. Вот и возник тогда этот самый Туркменский конный дивизион, ставший чем-то наподобие лейб-гвардии, но только дислоцированной по месту не столицы, а своего основного проживания, где вместо особы императора был его наместник, относящийся к персонам хотя и заведомо не августейшим, но, тем не менее, тоже достаточно значимым.
Но вернемся к шашке. Поскольку Туркменский дивизион (читай: «Туркестанский») был конным, то понятное дело, что конями среднеазиатской элиты могли быть только самые элитные скакуны. При этом оружие дивизиона тоже должно было быть самым элитным. И естественно, что именно таковым оно и было. А поскольку среднеазиатский регион того времени, в плане холодного оружия больше тяготел к персидско-индийской традиции, то таковым стала сабля «ШАМШИР» (или «шамшер»).
То есть та самая, типично восточного вида сабля, названная «шамширом» по наименованию Индийской провинции откуда она была родом. И которую (отметим попутно) зачастую неправильно называют ятаганом.
Так уж получилось, что именно этот персидско-индийский шамшир, несмотря на свои сомнительные, по сравнению с кавказской шашкой боевые качества, пользовался в Туркестане наибольшим почетом и уважением. Вот потому его для элитного дивизиона, в качестве «табельного» оружия и приняли. Ну, а поскольку дело происходило уже в 1895 году, то есть в то время, когда слова «сабля» и «шашка» в общественном сознании уже практически слились воедино, то в чиновничьих кругах Российского военного ведомства эту сугубо восточную саблю, дабы «оставаться в тренде», и наименовали Шашкой Туркменского конного дивизиона соответствующего года.
Тем более, что на боевую мощь вышеуказанного дивизиона, эта откровенно архаичная сабля особо сказаться, ну, никак уже была не в состоянии, поскольку, например, до создания пистолета системы «маузер» оставался всего лишь один год, а пулемёта «максим» уже и вовсе был давно изобретён (и даже лично испытан Императором Александром Третьим). Подытоживая тему о «туркменке» и её роли (вернее отсутствия таковой в эволюции шашки), можно сказать, что её целесообразно отнести к категории тех исключений, которые подтверждают правило.
Возвращаясь же к «азиаткам 1838 года», отметим, что несмотря на некую несовершенность (или «неидеальность») конструкции, всё же благодаря именно им, казаки против кавказских шашек горцев смогли противопоставлять именно шашки, тем самым, уравняв свои шансы на победу в бесчисленных сабельных схватках той затяжной и кровавой войны. При этом вся остальная русская кавалерия, увы, сделать этого никак не могла. Вернее, тот кто сумел добыть себе шашку, тот ею и пользовался при молчаливом согласии начальства, которое порой, за добытую в бою гурду или волчок даже в звании повышало, а вот тот, кто не сумел…
В качестве наглядной иллюстрации, приведём дошедшее до нас описание типичного сабельного поединка времен Кавказской войны. Вот русский кавалерист (гусар, улан, драгун и т.п. но только не казак) поднимает свою «табельную» саблю, весом почти что килограмма в полтора и с клинком размером около метра, высоко занося её над головой.
Причем поступает он это так потому, что иначе, не достигнув максимальной амплитуды для размаха, ей никак и не рубанешь. И вот в тот момент, когда сабельный клинок уже воздет ввысь и готов вот-вот обрушиться на противника всей своей грозной массой, в руках противника молниеносно сверкает шашечное лезвие, поражая руку русского кавалериста в локоть. Пусть даже и несильно. Естественно, что после этого, уже ни о каком сабельном ударе и речи быть не может, потому как раненная рука кавалериста, даже если и не выпускает сразу саблю на землю, то все равно, оказывается ни к чему больше неспособной. Но ведь горец же на этом не успокаивается… и, например, выведя шашечный клинок после поражения локтя на вертикальную восьмерку, преспокойно завершает траекторию её движения прямёхонько в голову несчастного российского кавалериста (на которую, заметьте, надета не стальная каска, а в лучшем случае «кивер с пестрыми значками»).
И даже если предположить чудо, например то обстоятельство, что горец почему-либо промешкает и даст временную фору, то всё равно, после поражения правой руки русский кавалерист очень надежно будет выведен из строя. Во-первых, потому что (не будучи казаком) работать клинком на обе руки он просто-напросто не умеет (ибо уставы не приучили), а во-вторых, потому что конструкция его сабельного эфеса такова, что взять его левой рукой попросту невозможно. Так что единственное, что оставалось делать в такой ситуации несчастному российскому кавалеристу, так это всё-таки усомнится в целесообразности отправки его на специфический кавказский фронт с тяжелой саблей, да ещё с саблей имеющей подобный эфес…
Боевые генералы Русской Императорской армии всю пагубность сложившейся ситуации преотлично понимали, и потому на ползучее перевооружение Кавказской армии смотрели сквозь пальцы. А порой и вовсе, как, например, знаменитый генерал Ермолов, давали достойный отпор столичному генералитету, остающимся там, в столичном Петербурге, при своем высоком генеральском мнении. Мол, только сабля, а не какая-то там шашка «приличествует мундиру!». В смысле, гармонирует с мундирным покроем, эполетами, да и вообще подходит к нему эстетически…
А дальше… дальше Кавказская война, хотя она и была очень длительной, но всё же закончилась. Потом благополучно завершилась и война Русско-турецкая 1878 года. И вот тогда, когда до создания мощного бездымного пороха оставалось всего лишь три года, когда русская атака под Плевной была трагически выкошена скорострельным огнём американских винчестеров (причем не ковбоев, а потомков янычар), и когда поля сражений уже жизнерадостно оглашались первыми пулеметными очередями (ибо пулемёт Гатлинга был уже изобретен и успешно апробирован, а до создания пулемета Максим оставалась всего пара лет), то тогда, наконец-то свершилось! Российская бюрократическая машина все-таки раскачалась, и хоть со скрипом, но в 1881 году всё-таки была проведена долгожданная реформа, в результате которой ВСЯ Русская императорская армия перешла на шашки, включая даже кавалергардов, оставившие у себя свои вычурные палаши лишь исключительно для придворно-парадной службы.
Что же из всего этого получилось, мы ещё рассмотрим. Пока же отметим тот факт, что в качестве образца клинка новой «всероссийской» шашки, был взят тот самый, отлично зарекомендовавший себя на Кавказе «волчок». Но при этом (вот опять – ирония судьбы!) новую шашку, созданную на основе КАВКАЗСКОГО клинка, получила вся Россия кроме… КАВКАЗСКИХ казаков. Правда, сами они этому обстоятельству, ну никак не огорчились, а почему именно, мы расскажем в наших последующих статьях, где также детально осветим вопрос относительно знаменитой шашки степовых казачьих войск 1881 года. Той самой, с которой связаны наиболее трагичные страницы казачьей истории, и которая является краеугольным камнем современного казачьего боевого искусства.
Владимир Ерашов, Россия, Ростов-на-Дону
