Владимир Ерашов
ст. Старочеркасская, Россия
Судьбоносные для стрелкового оружия девяностые годы позапрошлого столетия кроме замены винтовок на более современные (а порой и просто шедевральные конструкции), естественно, так же коснулись и модернизации пистолетов. И как мы с вами уже знаем из предыдущих глав нашего оружейного повествования, ни один из созданных тогда самозарядных пистолетов (даже великолепный «Mauser C96») официально на вооружение так нигде приняты и не были. Все армии стабильно продолжали вооружаться старыми добрыми револьверами, разве что адаптированными под патроны с новым бездымным порохом. И поскольку лидером в «пистолетно–самозарядном» деле, вне всякого сомнения, тогда являлась Австро–Венгерская империя, то именно с неё мы и начнем.
Скажем честно — в области револьверов австрияки тоже сумели всех удивить. Так, ещё в 1870-м году они приняли на вооружение револьвер Леопольда Гассера. Это было оружие замечательное во всех отношениях. Даже Грязный Гарри из одноименного фильм, крушащий всех из своего чудовищного (и, кстати говоря, специально для съёмок изготовленного) Смит–Вессона, и тот обладал оружием более скромных размеров, чем уставной австро-венгерский Гассер образца 1870-го года.
Будучи столь гигантских размеров «Гассер» имел и соответствующий калибр 11,25 мм (или 0,443 дюйма), что, впрочем, для тех времен было нормой. При этом выбор данного калибра объяснялся тем, что согласно замыслам австро-венгерского командования калибр армейского револьвера должен был совпадать с калибром армейского карабина. Таким образом, здесь была налицо такая же ситуация, которая примерно в те же годы сложилась со знаменитым кольтом «Миротворец» и не менее знаменитым «Винчестером образца 1873-го года». Но тогда она сложилась как бы случайно (причём с явной выгодой в сторону «кольта»), а здесь — уже согласно армейскому стратегическому замыслу.
Но вот только «Гассер модели семьдесят» был далеко не «кольтом 73-го года», который сумел к тому времени преодолеть все револьверные «болезни роста» и потому заслуженно прослыл прекрасным оружием на долгие–долгие годы (как минимум, лет на семьдесят). В «Гассере» же всё было как в предыдущих кольтовских моделях, да ещё и с какими-то чисто австрийскими заморочками, призванными вроде бы как повысить надёжность, но на деле просто затрудняющих эксплуатацию оружие. Например, гассеровский боковой шомпол–экстрактор (такой же, как и у «кольта») зачем-то ещё был снабжен фиксирующим винтом, который необходимо сначала было открутить, а потом ещё и закрутить обратно. Вдобавок револьвер имел не цельную открытую раму и, соответственно, откровенно хлипкую конструкцию, от которой все к семидесятым годам уже отказались. И в отличие от «кольта», который был одинарного действия, у «гассера» его «дабл экшен» (то есть, единичное нажатие, позволяющее сразу взвести курок, прокрутить барабан и спустить боёк) требовал усилия от указательного пальца килограммов в двадцать. Понятное дело, что далеко не каждый мог его совершить, что с одной стороны было крайне плохо, а с другой поднимало данный револьвер до статуса «оружия настоящих мужчин», чем настоящие мужчины, особенно балканские горцы, и гордились, вследствие чего «гасссер» для ряда балканских народов вскоре стал таким же неотъемлемым атрибутом национальной одежды, как у нас кинжал при кавказской черкеске.
Ну и как «вишенка на торте» — поскольку стрелять из такого монстра столь мощными патронами было практически невозможно из-за его огромной, сопровождающейся значительным подкидывающим эффектом отдачи (а отказываться от карабинных патронов было нельзя, ибо унификацию боеприпасов никто не отменял), то принятое армейским командованием решение можно считать прямо-таки граничащим с гениальностью. В патронах, предназначенных для револьверов, взяли да и просто-напросто уменьшили заряд пороха, заняв освободившееся в гильзе свободное место бумагой. Искренне не понимаю, как подобное могло улучшить унификацию боеприпасов, но что тем самым была несколько уменьшена отдача, а заодно и скорость с дальностью полёта пули, это бесспорно.
В результате получалось так, что австро–венгерский военнослужащий носил при себе полуторакилограммовое чудище размером сантиметров в сорок исключительно для того, чтобы приложив усилие около 20 килограмм на спусковой крючок выпустить из него малоприцельно (с прицельными приспособлениями там тоже было так себе) шесть пуль калибром 11.25 мм, которые крайне не точно полетят по направлению к цели со скоростью, заданной ослабленной детонацией усечённого порохового заряда, и потому равной всего лишь… 160 метров в секунду. Комментировать данное скоростное достижение не будем, отметив лишь тот факт, что скорость современного пейнтбольного шарика составляет 91 метр в секунду. Но зато какой брутальный вид! Да и вообще, воистину настоящее «оружие для настоящих мужчин!».
Естественно, что «гассер» модернизировался. Сначала он, ещё в эпоху дымного пороха, перешёл на калибр в девять миллиметров, что позволило слегка оптимизировать собственные размеры (заодно приуменьшив и без того невеликие боевые качества), а затем, в 1898-м году он превратился и вовсе в револьвер «Раст–Гассер» с восемью (!?) восьмимиллиметровыми патронами на бездымном порохе.
Безусловно, наличие восьми зарядов это большой плюс в данной системе (которых здесь, с учетом цельной рамки, было всего два). Предполагаем, что вот таким, столь весомым многозарядным аргументом, создатели данного револьвера пытались отмести прочь от австро–венгерской армии все эти многочисленные модели первых самозарядных пистолетов, лидером по которым являлась именно вышеназванная империя. И надо сказать, что в чём-то эти апологеты армейских револьверов были правы, поскольку пока получалось так, что все эти странноватые пистолеты предлагали армии стрелять всего лишь пятью патронами (традиция, идущая от пятизарядной манлихеровской пачки), да ещё и в условиях крайне сомнительной надёжности, а также при полнейшей неясности по эксплуатации, поскольку никакого опыта по этому вопросу ещё никем наработано не было. А тут сразу более чем внушительное количество зарядов (аж восемь против пяти!), причём уложенных не в какую-то там ненадёжную пачку, которую надо ещё снарядить и вставить в пистолетный магазин, а в проверенный временем барабан старого, доброго и достаточно надёжного «гассера». А то, что вкладывать их туда, после выбивать гильзы шомполом наружу при этом придётся тоже старым дедовским способом, через откидное оконце, то это так, мелочи жизни…
Главное, что даже став чуть поменьше размером модернизированный «гассер» сохранил свой брутальный статус «оружия для настоящих мужчин», чем, по большому счёту, и объясняется унаследование им гассеровских «фамильных черт». Например, барабана того же самого нехилого размера (где вследствие уменьшения калибра появилось возможность разместить больше камор), а также эргономики. Вернее, полного отсутствия таковой.
Да что там эргономика, если для усиления неизвестно чего (честно, мы так и не знаем, чего именно) револьверная рукоятка, и без того не особо изогнутая по руке, в модернизированной модели (уже по определению призванной быть улучшенной) была зачем-то ещё больше выпрямлена и теперь находилась почти что под прямым углом к линии прицела!
А между тем дело подходило к началу нового столетия. Столетия, обещавшего стать весьма технически прогрессивным, поскольку в преддверии его (то есть, ещё в конце девятнадцатого века) на улицах городов, среди карет и повозок уже появились первые, пусть пока и неуклюжие, но всё же самостоятельно движущиеся автомобили, а на натянутых белых экранах перед изумлённой публикой развернулось захватывающее дух магическое таинство синематографа. А где-то кто-то уже начал проводить опыты с летательными аппаратами тяжелее воздуха, и даже с каким-то загадочным беспроволочным телеграфом, который впоследствии назовут красивым словом «радио». В общем, прогресс захлёстывал все сферы жизни, а тут допотопные «гассеры» с их чудовищными размерами, да ещё и с прямыми рукоятками…
Все прекрасно понимали, что в области пистолетов вскоре что-то должно измениться, причём изменения эти должны начаться непременно здесь, в Австро–Венгрии, и хотя бы потому, что согласно одному из законов философии количество, рано или поздно, но обязательно должно перейти в качество. Перешло оно и на этот раз, ибо всё возрастающая масса всевозможных самозарядных пистолетов (удачных и не очень), которые были созданы австро–венгерскими оружейниками и методично, день за днём предлагались имперской армии, наконец-то пробила брешь в глухой обороне армейского командования.
Выразилось это в том, что в 1897-м году специальная имперская комиссия провела конкурс с целью отбора пистолетов, рекомендованных для использования их армейскими офицерами. Не для перевооружения ими всей армии (это было бы уже слишком), а для того, чтобы офицер, имея на то соответствующие личные средства (не такие уж и маленькие), мог положить себе в кобуру вместо уже изрядно поднадоевшего уставного «гассера» нечто менее массивное и куда более прогрессивное.
Конкурс выиграли две модели. Это пистолет Манлихера и мало кому известный пистолет Рота–Теодоровича образца 1895-го года. При этом сам Георг Рот не был конструктором–оружейником в полном понимании этого слова, как не был таковым, к примеру, изначально являвшимся владельцем фабрики по пошиву рубашек Оливер Винчестер. Тот шил рубашки, а этот (только не смейтесь) имел фабрику по изготовлению пуговиц, но вовремя сориентировался и очень своевременно переделал её в завод по производству унитарных патронов, оказавшимся один из первых в Европе. С тех пор герр Рот полностью проникся темой стрелкового оружия, небезосновательно восприняв её как весьма прибыльную отрасль бизнеса. Потому свой выигрыш в конкурсе на рекомендованный самозарядный пистолет Георг Рот как истинный бизнесмен воспринял в качестве мощного посыла к дальнейшим свершениям на данном поприще, и потому активно продолжил совершенствование своего короткоствольного детища, заменив своего прежнего партнёра Теодоровича (который именно оружейником и являлся) на другого. В этот раз на Карела Крнка, приходящегося сыном тому самому Крнка, винтовка которого была ранее принята на вооружение в Российской Империи. В результате их совместной работы в 1900-м году был получен патент на пистолет «Рот–…». Нет, не «…Крнка», ибо с такими откровенно труднопроизносимыми (да ещё и славянскими) фамилиями в германском мире рассчитывать на признание было очень затруднительно…
На «Зауэр» (Roth–Sauer), где второе слово, по-немецки краткое и чёткое, обозначала не автора (действительно, зачем он?), а место производства данного изделия. Калибр пистолета был 7.65 мм, и как легко можно догадаться, использовал он патроны исключительно марки «Рот», изготовленные на понятно чьей фабрике, которые, как оно в подобных ситуациях и положено, преподносились как нечто непревзойдённо замечательное, но (что немножко умалчивалось) в данном случае слегка маломощное…
На протяжении семи лет шёл процесс тщательной шлифовки конструкции, и в 1907-м году появилась новая модель «Рот–…», и опять не «Крнка» — на этот раз «Рот–Штейр» (Roth–Steyr). В этом варианте были учтены и исправлены прошлые недоработки (кроме одной, о которой ниже), что и дало возможность создать действительно неплохой и достаточно надёжный пистолет, заряжающийся десятью 8-миллиметровыми патронами ясно какой именно фирмы, причём уже достаточно мощными.
Новый пистолет имел весьма непростую конструкцию на основе вращающегося вокруг своей оси ствола, и это настолько сложно к пониманию, что объяснить столь мудрёный принцип действия мы даже пытаться не будем. Скажем только, что данная модель работала! И настолько успешно, что в том же 1907-м году под названием «Repetierpistole M7» (переводится примерно как «повторяльный пистолет») она была принята на вооружение австро-венгерской кавалерии, потом конной артиллерии, потом… Впрочем, это не столь уж интересно, кто следующим её принял. Здесь важно то, что именно Рот–Штейр образца 1907-го года стал первым в мире автоматическим пистолетом, официально принятым на вооружение армии.
Так что вполне можно сказать, что именно с Карела Крнка (давайте уж восстановим справедливость в отношении талантливого оружейника), творившего и создавшего своё изделие при поддержке предпринимателя Георга Рота, официально и началась эпоха автоматических пистолетов для армии, продолжающаяся по сей день.
Вместе с тем «Repetierpistole M7», обозначив собой великое дело, долго не протянул. Выше мы уже упоминали, что все недочёты при создании «Рота–Штейра» были устранены, кроме разве что одного, но при этом самого главного и принципиально конструктивного, и речь здесь идёт уже даже не про странноватую систему с вращающийся стволом. Пистолет заряжался обоймой, вставляемой сверху! Примерно как «Mauser C96», но обоймой более совершенной и имеющей сверху специальную пластинку для выдавливания патронов (то есть, давить непосредственно на патрон теперь было не нужно), да и снаряжала эта обойма магазин, расположенный, в отличие от «маузера», не перед спусковым крючком, а в рукоятке, что, несомненно, было огромным шагом вперёд и несомненно способствовало улучшению балансировки.
Но способ заряжания пистолетов в рукоять сверху, увы, оказался тупиковым, и продержавшись два–три десятилетия полностью исчез, продемонстрировав свою нежизнеспособность. Хотя (и это необходимо признать) сам подход к размещению магазина в рукоятке был правильным. Впрочем, к этому мы ещё вернемся, а пока о том, как обстояло дело в плане короткоствола в соседствующей с австро–венгерской империей кайзеровской Германии.
Прежде всего отметим, что кайзеровские немцы, не иначе как в силу сходной германской ментальности, так же, как и близкородственные им австрияки, изначально тоже имели свой особый взгляд на эргономику, основанный на природной тяге к рационализаторству (в том смысле, что всё по порядку и без излишеств) и уж очень специфическом понимании прекрасного. Для того, чтобы с данным утверждением согласиться, достаточно взглянуть на официально состоящий тогда на вооружении германской империи «Рейхсревольвер М-1879».
Отметим, что револьвер этот был замечательным во многих отношениях. Стрелял он патронами калибра 10,6 мм, считающихся как бы германскими, но при этом являющихся полнейшими аналогами знаменитого смит–вессоновского «0.44 Russian». Данный факт бравые прусские вояки не особо афишировали, потому как, во-первых, этот смит–вессонновский патрон был явно не с их родной «фатерляндии», а во-вторых, вдобавок ко всему был ещё и «рашен» (тот самый, разработанный русским офицером Горловым), и эти обстоятельства идеологам построенного Бисмарком рейха почему-то сильно не нравились.
Самой же главной отличительной особенностью этой рейхсревольверной конструкции был… предохранитель. И это при том, что револьвер был самого обычного одиночного действия, где стрелку для выстрела пальцем нужно было сначала отвести назад курок, а потом нажать на спусковой крючок, что уже, само по себе, случайный выстрел исключало по определению, тем не менее, предохранитель на нём всё равно присутствовал! И работал он в условиях (что более чем странно) невзведённого курка. Нам трудно судить, но может в замыслах создателей, в тот момент, когда курок не взведён, теоретически допускалось его случайное взведение, например, при зацепе за одежду с последующим рывком (учитывая изрядную тугость взведения — при очень крепком зацепе, достаточно прочной одежде и при очень сильном рывке). После чего предполагалось, что если случайно взведенный «рейхсревольвер» случайно будет уронен на жёсткую поверхность, то от удара, вполне возможно, он и произведёт несанкционированный выстрел.
Подобное может и было возможным (хотя револьверы всего мира спокойно обходились без предохранителей), но теперь напрочь исключалось, ибо благодаря включенному предохранителю взвести курок не то что случайно зацепившись за одежду, но и обычным способом, в «рейхсревольвере» было абсолютно не реально. Ну, и в довершении «предохранительной темы» отметим, что для того, чтобы оружие было приведено в боевое положение (вернее, в положение, когда его можно будет в таковое привести, взведя для этого курок), предохранитель необходимо было… нет, не опустить к низу лёгким и естественным движением большого пальца, как это принято во всем мире, а поднять к верху и с немалым усилием.
В общем, какая–никакая, а уникальность, ибо «рейхсревольвер» являлся единственным в мире револьвером с предохранителем, потому как во всех иных системах с патронами во вращающихся барабанах надёжность считалась вполне достаточной уже из-за того, что они являлись именно револьверами, и потому дополнительно снабжать их предохранителями никто не додумывался.
Заряжался же «рейхсревольвер» через боковую дверцу и разряжался, соответственно, через неё же, но вот только бокового шомпола–экстрактора при этом, согласно немецкой конструкторской задумке, в нём предусмотрено не было. Свои соображения на вопрос, почему он отсутствовал, мы выскажем ниже. Пока же отметим, что конструкторы столь необычного оружия, не сочтя необходимым оборудовать его экстрагирующим устройством, поместили предназначенный для этого шомпол… в кобуру. То есть, отстреляв барабан стрелок должен был достать шомпол из специального пенальчика в кобуре и с его помощью быстренько повытаскивать все гильзы. А если шомпол в горячке боя вдруг оказывался утерянным, то согласно замыслам создателей «рейхсревольвера» можно было оперативно провести неполную разборку оружия с целью извлечения оси барабана и уже потом её использовать в качестве экстрактора. Ну, а если уж потеряется и она, то… Впрочем, не зря «рейхсревольвер» имел столь внушительные размеры, а также конфигурацию, подходящую для добротного холодного оружия ударно–дробящего типа…
Да и вообще, возвращаясь к конфигурации, можно отметить, что своим обликом эта созданная в 1879-м году револьверная модель явно несла в себе эстетику пистолетов… восемнадцатого столетия. Примерно такие же по своему силуэту пистолеты (естественно, что без барабанов) находились в седельных кобурах-ольстерах у кавалеристов Фридриха Великого, чему его последователи, как можно предположить (ибо ничем рациональным сие не объясняется), внешне и последовали. Также смеем высказать догадку, что примерно по таким же соображением не был предусмотрен и боковой шомпол–экстрактор, ибо наличие на стволе столь технологичного механизма напрочь сбивало овеянную романтикой эстетику эпохи постсредневековья. Кстати, и ободок на конце дула, как у средневекового ствола, тоже оттуда.
Словом, оружие замечательное во всех отношениях, и, к примеру, со «смит–вессоном» русской модели, которой в те годы была вооружена вся российская армия, просто несопоставимое. Примерно, как берданка по сравнению с карабином Симонова.
А в 1883-м году (за год до изобретения бездымного пороха) немецкие оружейники решили модернизировать свой «рейхсревольвер», сделав его более (по их мнению) современным. По большому счёту, в новом варианте ничего такого уж кардинального, по сравнению с предыдущей моделью, содеяно не было. Револьвер был слегка укорочен и чуть уменьшена рукоятка, всё остальное (включая предохранитель и шомпол в кобуре) осталось без изменений. Если модель 1879-го года представляла собой откровенно плохое, но зато обладающее неповторимым брутальным обликом оружие, то теперь, после развеивания эстетики восемнадцатого века, модель 1883-го года стала просто плохим револьвером, с чем она и вошла в историю вооружений.
Вдобавок ещё дата создания. Так уж получилось, что всё это произошло в аккурат за год до начала эпохи бездымного пороха, вследствие чего «Рейхсревольвер» образца 1883-го года так и продолжал весь свой, не особо славный, боевой путь выпускать достаточно увесистые пули калибра 10.6 мм с помощью маломощного и уже откровенно устаревшего дымного пороха. Да при этом выпускать ещё и не очень метко, потому как хорошо прицелиться из него было затруднительно, а удержать в руке от подпрыгивания с проскальзыванием в ладони и вовсе невозможно.
А век, между тем наступал двадцатый, и с этим было необходимо считаться. И вот «сумрачный германский гений» (очень удачное, хотя и пугающее определение классика) начал пробуждаться, причём в области короткоствольного оружия первые признаки его пробуждения были отмечены еще в 1893-м году. Но обо всем по порядку.
В нашей предыдущей статье мы рассказали о появлении пистолета Борхардта, внешне (несмотря на брутальность) откровенно нелепого и при этом устрашающе беспощадного, как секира смерти в руках безжалостного тевтона эпохи «варварских королевств». При этом мы отметили, что «шедевром подобное назвать, даже несмотря на наличие вполне удобоваримых тактико–технических характеристик, было откровенно невозможно, но вот о том, к чему это всё привело (а привело оно именно к шедевру), мы расскажем уже в следующем главе нашего оружейного повествования», так что теперь мы просто выполняем данное ранее обещание.
Необходимо отметить, что Хуго Борхардт, будучи этническим немцем, немалую часть своей производственной деятельности провёл в США, где ему довелось плодотворно потрудиться на ведущих оружейных фирмах североамериканского континента (был у «Кольта», «Ремингтона», «Шарпса» и «Винчестера») где талантливый инженер–механик смог набраться воистину бесценного опыта. Например, одно время поработать с Джеймсом Пэрисом Ли (тем самым!) и проникнуться его идеей съёмного магазина. Занимался же Борхардт там как винтовками, так и револьверами, достигнув на этом поприще очень даже неплохого продвижения. Трудно поверить, но ещё в далёком 1876-м году он получил патент на револьвер с откидывающимся в сторону барабаном, с одновременной экстракцией всех гильз. Отметим, что так теперь работают практически все современные револьверные системы, но тогда, всего лишь через три года после триумфального появления знаменитого «сингл–экшн миротворца» с его поодиночным, осуществляемым посредством шомпола–экстрактора и крайне муторным выпихиванием стрелянных гильз, это изобретение так и осталось невостребованным (что вполне естественно — не отзывать же было из армии все кольты М-1873 на переделку).
Тем не менее, имевший американское гражданство мистер Борхардт всё же покинул США и переехал в Европу, очутившись сначала в Австро–Венгрии, где он попал под влияние захлестнувшей как раз в это время весь имперский оружейный мир волны первых самозарядных пистолетов. Потом он, видимо вспомнив о своих немецких корнях, очутился на работе в германской оружейной фирме «Людвиг Лёве», и очевидно находясь ещё на той самой «австро–венгерской волне» в 1893-м году тихо так и незаметненько получил патент на весьма необычный пистолет совершенно иной конструкции, принципиально отличающейся от всего того, что до сих пор было создано в области самозаряжающего короткоствола.
Напомним, что именно в это время большинство «первопроходцев-самозарядчиков», будучи верными родной для них австро–венгерской традиции, как раз вовсю приспосабливали к своим создаваемым пистолетам пятизарядные пачки а-ля «манлихер», а вот герр Борхардт этой традиции изменил. Вместо этого он сделал собственную пачку патронов ёмкостью в восемь (а не пять!) штук, да ещё и снабдил её пружиной, выталкивающей эти патроны наверх, тем самым превратив свою пачечную конструкцию в магазин, причём магазин съёмный! И без всякого сомнения здесь сказалось влияние идеи Пэриса Ли, но только уже творчески развитой в пистолетном направлении.
Ну, а самое главное, так это то, что при этом бывший американский, а ныне немецкий изобретатель весьма рационально рассудил, что размещать подобный магазин лучше всего не спереди перед спусковой скобой (как это вскоре сделает Маузер), и уж тем более не поверх неё (как тогда делало большинство), а исключительно сзади — то бишь, в рукоятке, благо она внутри себя ничем таким особым не занята. Заметьте — концепция заряжания рукояти была официально оформлена Борхардтом ещё за два года до появления австрийского пистолета Рота–Теодоровича образца 1895-го года, и в отличие от «австрияка» предполагала заряжание снизу, а не сверху. То есть, именно так, как оно по настоящее время и существует!
Будучи, как бы сейчас сказали, «фанатом» от механики, Хуго Борхардт не ограничился одним лишь патентированием своих замыслов и сумел успешно воплотить их в жизнь. И хотя внешне вышло корявенько (ибо с эргономикой, а тем более с дизайном герр Борхардт явно не заморачивался), но вместе с тем весьма даже работоспособно! При этом саму идею запирания ствола Хуго Борхардт позаимствовал у пулемёта Хайрема Максима, справедливо сочтя его кривошипно–шатунный механизм наиболее надёжным из всех доступных вариантов. В результате получилось нечто, действительно, чисто по-немецки надёжное, да ещё настолько брутальное и насквозь пропитанное духом имперского «дойче дизайнен», что лишь при одном взгляде на него уже сам по себе он внушал уважение и заставлял призадуматься о безжалостной мощи германской военной машины, а заодно ещё и пробуждал в подсознании какие-то тревожные ассоциации с секирами древних тевтонов, что тоже оптимизму относительно немецкого человеколюбия никак не способствовало. И при этом оно стреляло! Стреляло не только исправно, поскольку кривошипно–шатунный механизм это очень и очень надёжно, но ещё и быстро, потому как заменить магазин в рукоятке, а затем передернуть затвор оказалось буквально делом нескольких секунд, чего до сей поры никогда и нигде не было. Но это были главные достоинства модели Борхардта, поскольку всё остальное упиралось в крайне сложную конструкцию, где любая поломка могла ремонтироваться только в заводских условиях, и чрезмерную массивность, напрочь исключающую использование данного пистолета в военных целях (которая и являлось затаённой мечтой всех изобретателей оружия).
Вместе с тем (с точки зрения Хуго Борхардта, являвшегося фанатом «чистой» науки и потому наслаждавшегося в своем изделии торжеством физики и механики) в пистолете всё было почти что идеально и уж, во всяком случае, в никакой переделке никак не нуждалось. Мол, покупают его всякие путешественники, охотники и правоохранители (а заодно и бандиты), ну и слава Богу! Многие дальновидные люди понимали, что «Borchardt С93» не столько самостоятельное оружие, сколько прототип оружия будущего. Прототип чего-то такого, чему будет суждено стать по-настоящему великим.
Понял сие и некто Георг Люгер, подвизавшийся в компании Лёве кем-то наподобие коммерческого испытателя оружия, задачей которого было убеждать клиентов в преимуществе производимой фирмой продукции непосредственно в процессе стрельбы, совершаемой им с упором на собственный офицерский опыт. Но вот о том, что офицерский опыт исчерпывался тем, что его, при весьма туманных обстоятельствах, через несколько лет службы разжаловали из невеликого чина лейтенанта, Георг Люгер предпочитал не распространяться.
Нужно сказать, что это была весьма неординарная и разносторонняя личность, схватывающая всё на лету. Например, не будучи ни изобретателем–оружейником, ни даже простым технарём–чертёжником, и уж точно не являясь спонсирующим изготовление какого-либо оружия состоятельным человеком, этот герр отставной лейтенант, тем не менее, чётко уловил, что настоящим изобретателем–оружейником будет считаться только тот, чьё имя будет фигурировать в патенте. После чего преуспел по патентному направлению деятельности настолько, что даже получил от руководства компании эксклюзивное право, ради производственной необходимости, оперативно патентовать всё на своё имя с последующей неспешной передачей (за роялти) прав фирме, чем он успешно и не бескорыстно для себя охотно воспользовался. К примеру, Люгер преуспел при создании знаменитого маузеровского «гевера» — при активном сотрудничестве с Паулем Маузером (фирма которого к тому времени тоже вошла в концерн «Лёве») патенты на некоторые винтовочные узлы каким-то странным образом оказались оформленными на имя отставного лейтенанта. И как поговаривают «злые языки», именно это подтолкнуло и без того безмерно купающегося в лучах славы всемирно известного Пауля Маузера воспользоваться своим «админресурсом», дабы присвоить пистолетной модели 1896-го года своё собственное имя, чего он раньше не особенно-то и желал, потому как разработали «Mauser C96», по большому счёту, пусть и под его непосредственным руководством, но всё же не он, а совсем другие люди.
Не отягощённый излишними моральными предрассудками Георг Людвиг был ещё тем дельцом, и потому всегда зорко высматривал вокруг, чем бы таким можно было поживиться. А тут в 1897-м году возьми да и подоспей конкурс на самозарядный пистолет для (швейцарской армии. В финал конкурса вышли две модели — за год до того изобретённый «Mauser C96» и успевший себя уже неплохо зарекомендовать «Borchardt С93». Естественно, что оба эти варианта объективно имели ряд недоработок, категорически не устраивающих военных (габариты, вес и прочее), что, в свою очередь, предоставляло генералитету право справедливо потребовать их устранения перед тем, как в солидном качестве уже уставного оружия гордо вложить удовлетворяющие их требованиям пистолеты в армейские офицерские кобуры. Пусть и в швейцарские (читай, немногочисленные).
Пауль Маузер от данного предложения небрежно отмахнулся, мол, «не царское это дело», а Хуго Борхардт тот и вовсе, искренне полагая с точки зрения механики своё творение почти что идеальным, на всякие там замечания людей в мундирах предпочитал внимания вообще не обращать. Всё это зорко подметил бравый отставной лейтенант Люгер, бодро вызвавшись выполнить задачу швейцарского командования по доработке одного из вышедших в финал конкурса пистолетов. Естественно, что не «маузера», поскольку от влиятельного человека, чьё имя носил этот пистолет, и который с высоты своего заслуженного величия и без того уже косо поглядывал на все эти люгеровские делишки, отставному лейтенанту можно было запросто, что называется, «огрести по полной». Другое дело «борхардт», поскольку его создатель к тому времени вдоволь в сфере вооружений насытился торжеством горячо любимой им науки (ради чего он, по большому счёту, и работал), и теперь, идя в ногу со временем, начал активно переключаться на бурно развивающуюся электрическую промышленность, необратимо утрачивая при этом былой интерес к оружию.
И надо отдать должное Георгу Люгеру — никак не являясь инженером–конструктором, он всё-таки смог организовать творческий коллектив из талантливых технарей, сумевших великолепно переработать огромный и неуклюжий «Borchardt С93» именно так, как этого хотелось бы видеть военным людям, чаяния которых Люгером были чутко уловлены, а главное — грамотно им сформулированы до уровня всем понятной технической задачи.
Началось же всё, как оно, собственно, всегда и везде в мире вооружений ведётся со смены патрона, но только в этом конкретном случае перемена боеприпаса оказалась оправданной! Оставив тот же калибр в 7.65 мм и популярную на тот момент для пистолетных гильз бутылочную форму, Люгер просто укоротил патрон на четыре миллиметра, компенсировав при этом уменьшение порохового заряда повышением мощности используемого в нём пороха и тем самым не допустил ослабления выстрела. В свою очередь, уменьшенный патрон позволил создать не такой широкий, как у «борхардта», магазин, освободив некоторое рабочее пространство в рукоятке, что оказалось крайне важным, потому как именно там теперь и размещалась та самая злосчастная возвратная пружина, которая в «Borchardt С93», находясь позади рукояти, вносила значительный дисбаланс в конструкцию, а также откровенно уродовала её, делая чрезвычайно громоздкой, да ещё и внешне похожей на какую-то, явно противоречащую облику автоматического оружия средневековую секиру.
Ну и самое главное заключается в том, что в результате инициированного Георгом Люгером процесса получился первый в мире пистолет (не револьвер), с которым было уместно соотнести современное слово «эргономика», ибо то, что под его руководством сотворили для швейцарцев, было просто потрясающе эргономичным. Причём эргономичным в полном понимании этого слова!
Смею предположить, что не последнюю роль у создателей нового пистолета сыграло подсознательное стремление как бы реабилитироваться в глазах заказчиков, дабы компенсировать отсутствие эргономики как таковой, пусть и в механически добротном, но при этом откровенно нелепом и крайне неудобном для использования прототипе имени Борхардта. Потому в видоизменённом «борхардте» рукоятка, мало того, что была почти что анатомическая из-за своей плавной, как будто «надутой» под пальцы, формы — она ещё и имела наклон в 120 градусов, тем самым полностью соответствуя естественному наклону сжатого кулака с разжатым указательным пальцем, вследствие чего поднятие пистолета до уровня глаз всегда соответствовало линии прицеливания, и потому не требовало никаких дополнительных кистевых наклонов в запястье. Про этот пистолет даже существовала такая поговорка, что взять его в руку было также приятно, как натянуть перчатку — настолько он соответствовал человеческой кисти анатомически, создавая с рукой единую органичную систему.
Как известно, за всё и всегда нужно платить. Подобный наклон рукояти, несмотря на свой безусловный эргономический плюс, в пистолетном деле всё-таки не прижился (был ещё только у финской «лахти», а дальше лишь на специализированных и спортивных моделях). И знаете почему? А потому что достигался он за счёт размещения патронов в магазине тоже под соответствующим углом. Вроде бы пустяк, но только пружина–подаватель для этого требовалась очень мощная, и мощная настолько, что самостоятельно, без вспомогательного устройства, пальцами больше трёх патронов продавить в магазин было весьма затруднительно.
Тем не менее, швейцарцы встретили предложенную Люгером модель, почти что без нареканий (так, мелкие замечания), после чего она официально была принята на вооружение швейцарской армии и полиции под названием «Ordonnanzpistole 1900». Кстати, это весьма даже интересное и, можно сказать, заглядывающее в будущее название, потому как в переводе с немецкого по смыслу оно означает «пистолет–пулемёт». И это всё ещё в том далёком, не отряхнувшем с себя романтическую пыль девятнадцатого столетия, 1900-м году!
Название «пистолет–пулемет» в мире вооружений прижилось, со временем став наименованием целого класса автоматического оружия, а вот за пистолетом, созданным под руководством Георга Люгера, оно никак не закрепилось. Да и нам этот пистолет известен сразу под тремя именами, одно из которых заведомо неправильное.
Так уж получилось, что мы, мальчишки далёких семидесятых, по незнанию, называли этот пистолет «вальтером» хотя он таковым, отнюдь, не являлся. Повелось же это у нас от мальчишеского поколения войны Великой Отечественной. Наши отцы, в те времена будучи лихими пацанами, отважно рыскали в донских степях по полям сражений, разыскивая не автоматы или винтовки, ибо их взрослые у них сразу же отбирали (и правильно делали!), а именно «вальтеры», как тогда неправильно назывались те самые, созданные ещё на рубеже столетий Георгом Люгером пистолеты.
Но это было уже потом, в конце далеко не славного боевого пути этого пистолета, ибо служили эти «псевдовальтеры» явно не тем, кому нужно. В начале своего существования они некоторое время именовались «борхардт–люгеры», потом (как и следовало ожидать) «борхардты» из названия куда-то незаметненько улетучились, а вот «люгеры» почему-то остались, правда в сочетании с красивым и загадочным словом «парабеллум», образуя словосочетание «Luger Parabellum». Помните из «Двенадцати стульев»: «…завтра на конспиративной квартире нас ждет засада, придется отстреливаться… я дам вам парабеллум…»? И это тоже о нём, о детище Георга Люгера. Дело в том, что девизом той самой корпорации, в рамках и за счёт ресурсов которой (что крайне важно) предприимчивый отставной лейтенант создал этот весьма удачный пистолет, являлось пронизанное патетикой античное изречение «Хочешь мира, готовься к войне» — на латыни оно звучит как «Si vis pacem, para bellum». При этом кайзеровская почта Германии для своих особо почётных пользователей имела кодовые обозначения абонентов, (которые были в чём-то сродни современным доменным именам), позволяющие заменять ими написание полного адреса. То есть, вместо длинного почтового адреса (земля, город, штрассе, номер дома и прочего) достаточно было указывать всего лишь одно кодовое обозначение, и почтальон, зная местонахождение адресата, исправно доставлял корреспонденцию именно туда, куда нужно. Это считалось престижным, стоило немалых денег, и было далеко не у каждого. Для оружейной же корпорации, в которой работал Люгер, таковым кодовым обозначением являлось вычлененное из её девиза слово «парабеллум» (parabellum). А поскольку слово с точки зрения фоносемантики весьма благозвучно, по-философски глубокомысленно, да и вообще приятно во всех отношениях, то вскоре «парабеллум» стал присоединяться ко всем значимым изделиям фирмы. Так и родился поначалу «Pistole Parabellum P.08», вскоре плавно трансформировавшийся в «Luger P08 Parabellum», что, впрочем, было вполне естественно, потому как столь напористый человек как Люгер просто обязан был изыскать возможность поменять слово «пистол» на своё имя, что он и сделал.
Дальше всё пошло именно так, как оно всегда и происходит при двойных названиях. Так уж устроена жизнь, что официальными двойными именами на практике редко кто называет, всегда предпочитая из предоставленных имён сделать для себя собственный выбор в соответствии с личными предпочтениями (искренне удивляюсь, почему столь простую истину до сих пор многие так и не усвоили, упорно всякими двойными названиями размывая в массовом сознании результаты своего же труда). Вот и здесь европейцы предпочли красивое, так и веющее античной европейской историей слово «парабеллум», а американцы (кстати, одно время даже рассматривающие этот пистолет для принятия на вооружение) полюбили короткое и как бы органично вписывающийся в «ковбойский» лексикон американизированное слово «люгер».
Хорошо зарекомендовав себя в Швейцарии «парабеллум» вскоре стал активно скупаться для частного пользования, успешно конкурируя с «Mauser C96», благодаря гораздо более удобной схеме заряжания, а также из-за своего вполне адекватного размера. И всем становилось понятным, что раз уж германская военная машина смогла создать столь удачный, по сути, пистолет будущего, то находящийся пока у неё на вооружении архаичный «рейхсревольвер» уже явно доживает свои последние дни.
И вот здесь не лишним будет напомнить, что всё это происходило сразу же после принятия для немецкой армии «гевера М-98», являвшегося в те годы (впрочем, как и в последующие сорок с лишним лет) самой лучшей винтовкой мира. Так что самый лучший пистолет, каковым уверенно становился непрестанно модернизирующийся «парабеллум» (увеличение калибра, замена пластинчатой пружины на витую и прочее), явно призван был составить с «гевером» великолепный альянс настоящих шедевров стрелкового оружия. Причём оружия, которое шло на вооружение армии агрессивной империи, алчные взгляды которой традиционно были устремлены в нашем с вами восточно–славянском направлении…
В общем, «пробуждение германского сумрачного гения» шло полным ходом, и оно вскоре «породило монстра» (а это уже хоть и от меня, но тоже верно). В полной мере это «монструозное пробуждение» произойдёт уже на втором десятилетии двадцатого века. Века для моей страны и для моего народа самого печального, вследствие чего несильно мною любимого, и потому воспринимаемого не столько как история, сколько как современность. Современность достаточно трагическая, и от того вдохновения по её историческому описанию никак не навевающая. Ну, а раз оно так, то напомнив о том, что исторический экскурс в эволюцию огнестрельного оружия был нами совершен исключительно с целью большего понимания сути боевых искусств, льстим себя надеждой, что с поставленной задачей мы достойно справились. И что теперь эволюционный путь развития огнестрельного ручного оружия, от примитивной аркебузы до чуда технологической мысли, каковым по праву считался «Маузер 98», всем тем, кто следил за публикациями нашего журнала, в целом понятен. Равно как понятно и то, что этот путь, будучи обусловленным достижениями научно-технического прогресса, всегда шёл с ним «в ногу», и от того был достаточно чётко выстроенным, при этом саму суть этой «выстроенности» мы, в меру своих скромных познаний, для вас изложили достаточно подробно и без ненужных отвлечений, а также максимально аргументированно.
Честь имею! И всем привет с берегов благословенного Тихого Дона.
P.S. Иллюстрации изготовлены с применением нейросетевых технологий нейро-комбат-студией «ПерначЪ».
