Николай Коротаев
Москва, Россия
Если судить по переводу на русский язык старинного китайского трактата «Чжуан-цзы», то встречи «странствующего чиновника» Конфуция и «даосского свободного странника» Лао-цзы происходили неоднократно. В ту пору оба они, ставшие тысячелетия спустя признанными великими мудрецами, обменивались мнениями «обо всём сущем», оттачивая искусство беседы.
— Я слышал, — сказал Лао-цзы при первой беседе, — что ты достойнейший муж северных краёв. Ты тоже обрёл Путь?
— Ещё нет, — отвечал Конфуций (хотя ему было тогда уже больше 50 лет), — Я искал его в числах, в учении об Инь и Ян, но так и не нашёл.
— Иначе и быть не могло, — улыбнулся Лао-цзы. — Это невозможно, и тут ничего не поделаешь. Если и обретёшь Путь, то удержать его не сможешь. Человечность (Жень) и долг (И), которое ты рассматриваешь основой своего учения, — это временное пристанище души.
— Не могу с этим не согласиться, — отвечал Конфуций. — Но вместе с тем у меня много учеников, которые стараются походить на меня и уточняют суть моего учения. Мне хочется направить их по правильному пути самосовершенствования.
— Для того, чтобы изменить других людей, надо быть самому идеальным другом перемен. Таить тщеславные помыслы исправить природу своих учеников не стоит. Они останутся такими, какие есть, — не без грусти отвечал Лао-цзы.
— И всё же, что ты скажешь, уважаемый, о тех из них, кто всё время стремятся быть первыми, лучшими, победоносными во всём? — задался «спортивным» вопросом Конфуций.
— Они недостаточно знают Небесные законы перемен и превращений, а потому недооценивают значение Недеяния, — сказал без промедления Лао-цзы.
— Однако эти люди, становятся воинами — храбрыми, упорными, доблестными…
— Да, но многие из них держатся надменно, смотрят дерзко, своенравны, придирчивы, а когда речь заходит о выгоде, суетливы и расчётливы одновременно, не так ли?
— Зато они молоды, здоровы, красивы, беспечны и готовы к любым испытаниям.
— Это верно, но всё их внимание постепенно переключается на внешнее, а слишком внимательный к внешнему не искусен во внутреннем. Нравственный стержень этих людей становится слишком гибким, а затем кривым, — продолжил свою критическую линию «свободный странник» с южных провинций Поднебесной.
— Вместе с тем некоторые из них безотчётно сообразуются с Великим Путём и его силой, достигая спокойствия своего духа в любых обстоятельствах.
— Я уже сказал: любое человеческое достижение временно и может смениться своей противоположностью. Об этом нам надо помнить.
— Должен поблагодарить вас, дорогой коллега, за ваш совет. Постараюсь держать его в памяти.
— Не плохо, если так поступят и наши далёкие потомки, Конфуций. Будь здоров! Успехов тебе в поиске своего Пути!
В очередную встречу беседа двух мыслителей вновь достигла рассмотрения вопросов боевого и воинского искусства. Лао-цзы сказал:
— Нет таких людей, для которых особые обстоятельства не оказались бы роковыми. Крушения людских судеб неминуемы, так как за успехами следуют упущения. Их накопление проявит себя рано или поздно. То, что было соединено, казалось бы, мощными скрепами — распадается. Такова природа перемен. К тому же этих людей активно преследует Зло, имеющее пять основных форм: самовлюблённость, злоупотребление, самодурство, упрямство и свойство порицать тех, кто их не одобряет.
— Не слишком ли мы придирчивы и односторонни в суждениях, дорогой Лао-цзы? — задал осторожный вопрос его собеседник.
— Нет, мы должны разъяснять людям и воинам, раз уж мы о них заговорили, что всякая способность, проявившаяся в нас, чревата опасностью. Например, темперамент волевого человека, позволяющий ему вырывать победу, открывая в себе второе дыхание, я называю запальчивостью. Иногда она важна, но чаще всего требует своевременного тушения. Нельзя и хвастать своими достоинствами перед другими под влиянием скрытой запальчивости. Это приводит к поражениям.
— Что ж, на самом деле предел Пути любого воина не выскажешь ни словами, ни молчанием. Он совершает его в своём сердце, а нам, пытающимся объяснить всё взаимодействием жара Земли и холода Неба, остаётся лишь наблюдать за внешними превращениями. Познать сердце человека, где происходят основные перемены, труднее, чем само Небо. Позволь тебя ещё спросить: что же делать учителям воинов? Они хотели бы, тем не менее, уметь отслеживать внутренние превращения своих учеников.
— Эти учителя должны изначально понять, что только почтительный ученик сможет оценить сердцем их знания. Им же надлежит помнить, что успех в управлении учениками приходит к тем, кто сведущ в их потребностях.
— А что мы можем пожелать лекарям, предназначение которых излечивать телесные и душевные раны воинов?
— Их роль велика и мала. Им не следует преувеличивать свои знания. Скромность и простота — их главное достоинство. Некоторые из них претендуют на звания мудрецов, но смогут приблизиться к нему лишь так, как мы приближаемся к горизонту. Редко кто из них осознаёт, что человек это не «тело с душой», а живое дыхание Неба, и Путь его незрим и неслышим… Но, как говорится, должное определяется возможным… И лекарям, и воинам надо помнить о непознаваемости сокровенной матрицы, которую мы с вами определяем как ДАО и которая вместе с тем не может быть определена словом.
— Выходит, что многое при общении учителей, воинов и лекарей передаётся без помощи слов?
— Конечно, тот, кто способен понимать невыразимое в словах, умеет говорить и понимать без слов. Наша речь лишь ветер и волны, духовные токи. И об этом История сообщит потомкам через наших учеников. Их внешняя и внутренняя жизнь будут постоянно меняться, но это постепенно приведёт к созданию канонов.
Далее беседа мудрецов приняла совсем натужно-философский характер и оба они пришли к единому выводу о том, что было до их рождения знать невозможно, и что будет после них судить они не в силах. Вот и мы с вами, уважаемые читатели, не будем пытаться превзойти в познании мира тех, кто встречал Новый год 27 веков назад. Почитать старину и недолюбливать современность, как подсказывает Чжуан-цзы, это обычай учёных, а мы с вами люди, «учёные» (то есть, обучаемые) с детства до старости. Не будем чернить прошлое и троллить будущее, а попытаемся жить полной жизнью в настоящем, помня о невыразимом в словах.